Стараюсь не ставить, Коша. Душу рву, но стараюсь ничего не ставить на тебя. Быть женой моего мужа – та еще судьба, но она грозит стать адом, если я вдруг случайно сделаю ставку на тебя.
Глава 19
Я выносила невыносимое. В некоторых вопросах Иван был тактичен – да что там, почти во всех вопросах, пока я делала над собой усилие и оставалась его супругой без страха и упрека. Я всеми силами старалась заниматься чем угодно, лишь бы не думать о Ване плохо, а о Коше – вообще не думать. Но небольшой толчок показал, насколько шатким было мое равновесие, словно я его себе вообразила. Как если бы все это внутреннее спокойствие было лишь галлюцинацией, за которую я отчаянно цеплялась.
Предстоящие новогодние праздники были плохи хотя бы тем, что отложили на время все занятия и выезды из дома. Но я радовалась, что некоторые ребята продолжают торчать здесь – отметить праздники с ними совсем не одно и то же, что остаться на несколько дней с Иваном наедине. Я нутром чувствовала, что у его тактичности есть пределы, а вся внимательность – временная, настороженная и взрывоопасная.
И потому его звонок вмиг выбил из почти достигнутой гармонии. Едва отключив вызов, я понеслась вниз. Спросила у Славки, проходящего мимо:
– Коша где?
– Приехал вроде недавно. – Громила почесал висок. – Должен быть в кабинете или у себя. Что-то случилось, Елизавета Андреевна?
Вид у меня наверняка был бледным и взвинченным. Да и интонация соответствовала:
– Ничего! С наступающим, Слав.
Кабинет был заперт, потому я еще быстрее понеслась в нужный коридор – очень боялась, что Коша заехал ненадолго и снова укатит по делам. Строго говоря, тревожило меня не совсем это, но в Коше я видела свое призрачное спасение – опрометчиво, без какого-либо повода назначила его единственным, кто каким-то образом может меня выручить, за неимением других людей, могущих потянуть эту роль.
Спальня, к счастью, оказалась открыта. Я влетела, пытаясь обуздать голос и не сорваться в истерику раньше времени:
– Коша! Мне нужна твоя помощь!
Он стоял возле двери в ванную, я уставилась на него, сцепив пальцы. И потому не сразу заметила, что в комнате он не один. Вера сидела в кресле, но сразу поднялась и улыбнулась.
– Коша? – ее больше всего удивило обращение.
К ней я постаралась обратиться как можно мягче, хотя ее присутствие очень удивило:
– Вера, оставь нас, пожалуйста, ненадолго. Мне с Русланом нужно поговорить.
Телохранительница, конечно же, кивнула и быстро вышла, еще и извиниться не забыла непонятно за что. Я села на край постели, дождалась, пока он застынет возле окна, и за это время успела немного взять себя в руки.
– Вы уже спите вместе? – Кивнула на закрывшуюся за Верой дверь.
– Вас это касается, Елизавета Андреевна?
– Не груби.
– Я выбрал самый негрубый из возможных ответов. Так что опять случилось?
Опять. Но случилось не «опять», а продолжается пребывание в чистилище. И оно меня меняло – я уже физической боли не так боялась, как некоторых вещей. Поймала его взгляд и начала со спокойного вопроса – если придется умолять со слезами на глазах, то к этому перейду позже:
– Иван тебе звонил?
– Да, только что. Сказал, что я остаюсь за главного до девятого числа. А вы с ним летите на горнолыжный курорт.
Медленно кивнула. Иван сначала набрал меня, а сразу затем Кошу. Мне сообщил, чтобы быстро собиралась в аэропорт – это его романтический сюрприз любимой жене. Сам муж пока занят, подъедет уже туда, а за мной отправил своего водителя. Вылет через три часа. Час – на то, чтобы впасть в восторг, еще полчаса – чтобы покидать вещи в чемодан. А не хочу кидать – так не проблема, у меня муж богатый, купит все на месте. И водитель, конечно, явится заранее – не можем же мы из-за какой-нибудь пробки такую романтику пропустить…
– Коша, – я говорила осторожно, но не из-за его возможной реакции, а сама боялась сорваться на крик, – я не хочу лететь. Знаешь, зачем Иван это делает?
– Потому что давно вам обещал?
Мотнула головой. Говорить о некоторых вещах было стыдно, но уж точно не хуже, чем в них оказаться.
– Он хочет отпуск – я и он, только вдвоем. Дело в том, что после больницы мы ни разу не были… близки. Удавалось избежать, а он терпеливо ждал, когда я оклемаюсь.
– А вот это не касается уже меня.
– Коша! – я резко встала, пытаясь поймать его взгляд. – Я не могу… не хочу лететь! Знаешь, что есть вещи похуже, чем выстрел в затылок? Это, например, спать с человеком, из-за которого погиб друг! Иван хочет вернуть нас в то состояние, которое было раньше. И если я только покажу, что это невозможно, то выстрел мне еще благом покажется! Коша, это не касается тебя, знаю, но не изображай, что тебе все равно! Не изображай, что тебе плевать! – я все-таки начала кричать.
Он не изменился в лице, но перевел взгляд с меня на стену. У него поразительное самообладание, но некоторые события уже не забудешь, из памяти не сотрешь, а значит, я могу взывать хотя бы к его ревности – пусть ее найдется хоть капля. Видимо, не нашлось, поскольку он задал безразличный вопрос:
– Даже интересно, и что я могу сделать в этом случае?
– У меня мало времени. – Я шагнула к нему и тронула за плечо, чтобы снова посмотрел на меня. – И пожалуйста, только не смейся! Я дошла до желания лезть в петлю, а это пока не петля. Коша, сломай мне ногу. Скажу, что с лестницы упала. Если повезет, то Иван без меня улетит, билеты уже куплены. А даже если вернется – не потащит же он меня в горы со сломанной ногой? Похожу в гипсе пару месяцев, красота какая!
Коша отличается ото всех людей хотя бы тем, что на такие вопросы отвечает вопросом:
– Правую или левую?
– Любую! – я почти обрадовалась. – Ты серьезно?
– В принципе, я спрошу о том же – вы серьезно?
– Абсолютно.
Он все-таки посмотрел мне в глаза. Ни тени улыбки во взгляде. Взял за плечи, чуть отодвинул от себя, но наклонился, чтобы смотреть еще пристальнее.
– Это больно, – зачем-то предупредил.
– Представляю. Сама не смогу. И уж тем более не смогу так, чтобы последствий не осталось. А ты умеешь – черт, хоть в какие-то твои умения я верю так, что готова умолять.
– Елизавета Андреевна, вы спятили.
Теперь стало понятно, что он просто издевался – ждал, когда одумаюсь. И слезы навернулись непроизвольно. Как будто Коша сам не понимает, что я давно загнана в такой тупик, где боль – далеко не самое страшное. И голос мой стал неприятным – визгливо-дребезжащим, но с этим я справиться не могла:
– Коша, Кош, – я заглядывала в его глаза и пыталась ухватить за плечи. – Я не могу, понимаешь? Меня тошнить начинает… Я… никогда тебя больше ни о чем не попрошу, клянусь…
