Мне свои выводы так и не озвучил. Но я знала – зерно упало. Пока не напиталось доказательствами, но теперь с нас не спустят глаз. Теперь даже секундное прикосновение будет замечено, теперь никаких тренировок наедине.
Коша по возвращении выслушал и не удосужился даже бровь приподнять перед ответом:
– Я в бутике? М-да. Хоть бы в сауну вписали. Черт, так и знал, что она за Максима мне еще долго аукать будет. Ладно, Иван Алексеевич, давайте к делам, у меня тут целые списки. Потом рвение Ирины Михайловны обсудим, вряд ли она опаснее Алаева.
Мы все сделали правильно, но удар отвести не смогли. Ирина высчитала идеально – подкосила доверие сразу. Иван до сих пор лишь догадывался о чувствах Коши, в моем поведении искал признаки отсутствия любви, – и так могло продолжаться долго, вплоть до моего побега. Ему не хватало одного: чтобы кто-то осмелился произнести его смутные подозрения прямо в воздухе кабинета, из которого они уже окончательно не исчезнут.
Иван меня не обвинял, но наблюдал так пристально, что я даже думать против него теперь боялась. И вечером следующего дня явился в спальню – получил супружескую ласку, откинулся умиротворенно и прошептал в потолок:
– Лиза, пойми меня, девочка. Дело в том, что я действительно тебя люблю. Ценю и готов пойти ради тебя на любые жертвы. Кроме той, где я тебя теряю. В прошлом я совершал ошибки, и все они были обусловлены этим страхом – потерять тебя. Прости, если можешь. Прости, если хоть одну минуту любила меня так же сильно. Прости за то, что я своей любовью когда-то покачнул твою.
Это было первое за всю нашу совместную жизнь настоящее, искреннее извинение. И ничего хорошего оно не сулило.
И Коша подтвердил на следующее утро – у нас выдалась только секунда на эту тихую реплику:
– Бежать придется раньше, будь готова. Это конец, Лиза. Счет идет на дни – он уже знает.
Я не кивнула, секунда закончилась. Возможно, Коша нашел прослушку теперь и в своей комнате. Возможно, его больше не оставляют без присмотра. Возможно, отыскались другие свидетели наших посиделок в беседке или отлучки из дома глубокой ночью. Сюда же упали непонятные переводы сумм. Сюда же – не всегда известное местонахождение Коши, когда он мог заниматься подготовкой фальшивых документов. Сюда же – странная реакция Веры, которая вначале отрицала их любовную связь, а потом охотно ее признала, мое нежелание забеременеть, противоречащее всем гласным заявлениям. Суть не так важна. Иван уже видит то, чего все это время видеть не хотел. Ирина не просто закинула нужное зерно, заодно и сами мы долго выкапывали подходящую яму. Коша даст знак – и я сорвусь отсюда. Выбора ведь нет. А сам он останется и уже точно примет удар на себя.
Глава 30
Я волновалась, но не из-за суда, хватало других тревожных мотивов не находить себе места. Нас с Кошей почему-то не пригласили в зал, а распорядились ждать в комнате – вызывать для свидетельских показаний будут по одному. И именно там мы на целых несколько минут оказались наедине. Коша сразу пересел на стул ближе, опустил голову к сложенным замком рукам и заговорил очень быстро:
– Ничего толком не готово, Лиз, но ждать нельзя. Сразу после суда я рвану за документами, дам тебе карту – сумма внушительная, но переводы при желании все-таки можно отследить. Потому при первой же возможности полностью снимешь по любому валютному курсу и оформишь счет на свое новое имя. Ночью я вывезу тебя из дома, сегодня же улетишь на Кипр. Там отсидись недели две и рви в другое место.
– Куда? – я от волнения задыхалась. – Я по-гречески ни слова не знаю!
– Потому в этом направлении искать будут в последнюю очередь. Выкручивайся, Лиз, понятия не имею как. Но по старому плану действовать больше нельзя. Понимаю, что просто вышвыриваю тебя в море и помочь ничем не успеваю.
– Хорошо, выкручусь, – заверила я. – У нас даже пары дней нет на подготовку?
– Нет, Лиз. Иван Алексеевич встречался с нотариусом. Означать это может только одно – ни ты, ни я больше в его завещании не фигурируем. А наша жизнь теперь исчисляется часами.
Я задала закономерный вопрос:
– Тогда почему мы все еще живы?
Коша усмехнулся и скосил на меня взгляд, как если бы удивлялся моей непонятливости.
– Мы – важные свидетели в предстоящем суде. Он ничего нам не скажет, пока не закопает Алаева. Сначала устраняют самого сильного врага, потом уже чистят мелочи. Отчасти нам повезло, что все это всплыло в момент, когда Ивану Алексеевичу наша жизнь выгоднее мести.
Я вздохнула. Коша прав в определении тенденций, даже если в деталях ошибается. И вполне может быть такое, что уже после сегодняшнего судебного заседания в нас с ним не будет смысла. Не факт, что Иван удовольствуется нашей смертью. Вполне возможно, планирует нечто более изощренное. Меня и убивать незачем – меня можно морально растоптать. А вот Кошу в живых оставлять опасно – его хрен растопчешь, а врагом его делать нельзя.
Я с силой схватила его за локоть и попыталась поймать взгляд, но Коша смотрел в пол.
– Ты же понимаешь, что тебе нельзя оставаться? Если бы через полгода, как мы собирались, то ты мог все провернуть незаметно, а вот это – уже слишком очевидно. Иван даже не усомнится, что ты его предал и все организовал, каждая снятая с твоего счета копейка докажет твою вину. Ты предатель, Коша! Нравится тебе это или нет, собирался ли ты кусать кормящую руку или нет, но факт в том, что ты предатель. Ты действительно верен ему настолько, что останешься рядом и умрешь? Заметь, не ради него, не защищая его, а потому что ты теперь станешь его главным врагом.
Несколько секунд задумчивого молчания вылились в неожиданный ответ:
– У меня целое судебное заседание, чтобы об этом подумать.
Я шокированно смотрела на него, не доверяя услышанному. Это был первый раз, когда Коша пообещал хотя бы осмыслить приоритеты. Потому и промолчала. Хотя уже сама невольно погрязла в надежде. Бежать в никуда вдвоем – это страх совершенно другой природы, он и в душе как-то сразу благостно улегся.
Суд прошел хорошо. Я забеспокоилась, не слишком ли хорошо – ведь впредь наши показания уже могут и не понадобиться. А если свидетель умрет, теперь Иван запросто может обвинить в этом убийстве алаевских. Уже в конце заседания со стороны защиты прозвучали обвинения в нечистоплотности и самого Морозова: о его грязных делах многое было известно, но громом среди ясного неба прозвучали показания, что он заказал избиение собственного сына. Судья, разумеется, заявления отверг – они не имели отношения к текущему процессу. Зато я видела, как Нимовский потер руки и задрал глаза к потолку, будто благодаря небеса. Он ждал этого подарка. Сейчас уже заявители без его поддержки не останутся – и следующим в суде оправдываться будет уже Иван. Он такого не ожидал – точнее, предвидел, что будут откусываться по проституции, наркотикам и подпольным клубам, но не ждал упоминания Максима. Ведь если того завтра привезут в столицу, то Иван не сможет отвертеться – так же, как сегодня не может отвертеться Алаев. Мне было понятно, откуда этот ветер подул – Ирина Михайловна тоже сложа руки не сидела и решила играть в том же правовом поле, раз бывший муж такие правила игры обозначил. Он может купить и десяток судей, но если Нимовский вцепится уже в него, то результат невозможно однозначно предсказать.
