Не будет надобности разбирать еще подробнее вопрос, не имела ли бы историческая телеология более успеха, если б она вместо объективного строя жизни в смысле человеческого совершенства поставила целью общее блаженство и взялась показать, что факты относятся к этой цели, как средства. Чтобы показать, как мало такое воззрение отвечало бы общему жизненному настроению, а следовательно и истине, достаточно указать на один факт: обе религии, имеющие наибольшее число последователей, христианство и буддизм, являются, по крайней мере в своем начале, религиями искупления; они обещают не блаженство, а искупление от зла, – не при помощи культуры и удовлетворения всех потребностей, а путем искупления от желаний, искупления от воли жить, от стремления к земным благам и богатству, к чести и наслаждению. О цене жизни с точки зрения наслаждения они говорят в один голос: жизнь есть страдание; грех и бедствия наполняют жизнь обыкновенного человека. По христианскому воззрению, земная жизнь оправдывается телеологически лишь тем, что она стоит в отношении к высшей загробной жизни; она имеет смысл и значение не как самоцель, а как время подготовления и испытания для вечной жизни. Этим в то же время говорится, что телеологическое построение человеческой жизни с помощью знания считается невозможным; загробная жизнь есть предмет не знания, а веры.
Конечно, это не помешало тому, чтобы впоследствии, когда христианство вступило в более положительное отношение к миру и когда возникла христианская философия, на этой почве появилась и телеологическая философия истории, строившая историческую жизнь как путь к той трансцендентной цели: смешение трансцендентного и эмпирического характерно ведь для всего развития науки под преобладающим влиянием церковно-религиозной жизни. Можно также признать, что с формальной стороны историческая телеология никогда не достигала более совершенной системы, чем та, которой обладала церковная философия: рай и вечное блаженство – великая конечная цель исторической жизни, земля же есть ее по сю сторону находящаяся сцена; центральный пункт ее – вочеловечение Бога и основание на земле Царства Божия; все предшествующее время стремится к этому центральному событию, а все последующее определяется и преисполняется им; весь ход истории ограничен с одной стороны сотворением мира, с другой – вторым пришествием. В самом деле, это такая простая и великая философия истории, что мы в своей беспомощности можем оглядываться на нее не без чувства зависти. Что такое гегелевские или контовские худосочные абстракции в сравнении с этим конкретно-живым созерцанием?! Правда, оно нам больше не впору. Нам не хватает той непринужденности, с которой Средние века спаивали воедино веру и знание. Нам не хватает также и узости их кругозора. Подобно тому как их космический горизонт был уничтожен новой астрономией, так их исторический горизонт, определявшийся главным образом историей Ветхого Завета, а со сменой времени – историей церкви, был уничтожен начинающимся с гуманизма историческим исследованием. До бесконечности расширилась, наконец, перспектива, благодаря новейшим филолого-историческим и биологическим изысканиям. Не произвол человеческих мыслей разорвал рамку старой системы, а сами факты; тщетно стараться снова соединить обломки ее в кольцо телеологического доказательства.
Подведем итоги. Ни естественная, ни историческая телеология не имеют за собой достоинства научной теории; со времени прекращения геоцентрического и антропоцентрического миросозерцания никакая серьезная философия не может более предаваться самообману относительно этого. Все доказательства, желающие принудить рассудок признать в мировом порядке произведение духа, действующего по понятным нам намерениям, остаются бесконечно далеко позади задачи научного доказательства.
Что несмотря на это, в течение такого долгого времени склоняло мысли назад по этому направлению, так это прежде всего абсолютная беспомощность, в которую была поставлена натурфилососфия вопросом о первом происхождении живых существ. Чтобы случай мог когда-нибудь именно так скучить атомы, это оставалось все-таки невероятным. А таким образом оставалось, по-видимому, лишь первое средство выхода.
Правда, для естествоиспытателя этим не выигрывалось все-таки ровно ничего. Средство это никогда не имело достоинства удовлетворительного объяснения или хотя бы лишь пригодной к употреблению гипотезы. Объяснить какое-нибудь явление в смысле естествознания значит показать его как закономерное действие известных сил. Разум, конечно, есть знакомый деятель, именно в том виде, в каком он является в человеке и животных. Но, как космический деятель, он вовсе не известен. Поэтому естествоиспытатель, которому говорят: растения и животные созданы первоначально разумом, – тотчас же ответит: в таком случае покажите мне природу и образ действия этого разума, покажите мне, где, когда и, главным образом, как создал он органические существа. Если вы не в состоянии сделать этого и не выходите за пределы общей фразы: в порядке мира принимал участие дух, – тогда мне от этого ничуть не легче. Такая допущенная для однократного действия сила, о природе и образе деятельности которой неизвестно более ничего, есть vis occulta в самом настоящем смысле слова. На мой взгляд, поэтому решительно все равно, отвечаете ли вы на вопрос о происхождении живых существ, будто их создал дух, но что мы не знаем, каким образом, и не знаем также ничего более о его сущности, или же вы говорите, что мы не знаем, как они возникли.
И вы говорите, – так мог бы он прибавить, – что слепые силы природы не могут образовать живого существа; но ведь я ежедневно вижу, что они делают это. Я кладу в землю зерно, и из него вырастает стебель; курица сносит яйцо, и после нескольких недель высиживания из него вылупляется цыпленок. Правда, я не могу представить вам в частностях все те силы и действия, которые участвуют при этом; однако я вижу, как мне кажется, хоть то, что тут не участвуют ни размышление, ни какая-либо другая духовная деятельность, – ни при образовании зерна, или яйца и зародыша, ни при высиживании и росте. Если слепые силы теперь могут превращать данное вещество в живое семя и из него производить в свою очередь живое существо, то почему они не могли сделать это первоначально? А если тогда нужно было содействие разума, то почему не нужно его и теперь? В таком случае вы непременно должны сказать и здесь: мы не можем понять роста цыпленка в яйце; следовательно, необходимо допустить существование какого-нибудь разума, – духа, который каждый день во всех тысячах яиц и зародышей, производимых ежедневно, так соединял бы части вещества, намеренно распределяя их, что происходило бы живое создание. А тогда будет еще необходимо, чтобы этот же самый дух вызывал и движения частей в живом теле, так как от слепых сил нельзя ожидать такого воздействия, умственные же силы самих существ, очевидно, не служат здесь причиной: ведь что понимает только что вылупившийся цыпленок о мускулах, нервах и пищеварении? Да много ли понимает в этом даже физиолог?
4. Теория развития
В наше время с распространением нового биологического воззрения начинается новая эпоха в трактовании проблемы; теория развития открывает выход из вышеуказанной дилеммы. Она придает естественному или самопроизвольному возникновению живых существ такой вид, в каком оно может быть представлено. Она, как известно, предполагает, что животные и растения произошли из неорганической материи не вдруг, в один прекрасный день, готовыми, в той форме, в которой мы их видим теперь, а смотрит на них как на результат долгого образовательного процесса. Развиваются не только индивидуумы, но и виды; из одной или немногих первичных форм простейшей структуры при совокупном действии внешних и внутренних причин возникли мало-помалу разнообразные и сложные образования. Поскольку это воззрение в состоянии привести длинный ряд фактов, указывающих на этот процесс, оно является первой гипотезой, отвечающей формальным требованиям научного объяснения. Прежнее средство выхода, выводившее виды животных и растений из действия извне формирующего разума, этим окончательно устраняется, как естественно-историческая теория, – устраняется не путем опровержения, а как устраняется всякая отжившая теория: наличностью законной преемницы – лучшей теории.
