Скорее можно будет сказать: для пантеизма сносное построение этих фактов легче. Он может или объявить вместе со Спинозой действительность и совершенство за однозначущие понятия и кажущееся несовпадение их свести на наши случайные понятия о хорошем и дурном, совершенном и несовершенном; или же вместе с эволюционным пантеизмом он может объявить процесс развития действительности за прогрессирующее, совершенствующееся самоосуществление идеи, так что совершенное будет находиться в конце, а не в начале. Каково бы ни было в остальном достоинство этих построений, они не имеют той оскорбительности, которая присуща представлению, будто всемогущая и предвидящая все вещи воля абсолютно произвольно вызвала к существованию этот мир, как абсолютно хороший, но этот же самый мир вследствие абсолютно произвольно происшедшего отпадения одного создания был потом так испорчен, что должен считаться областью господства дьявола. Когда Аючилио Ванини высказал однажды взгляд, повторяемый Дж. Ст. Миллем в его посмертных опытах о религии, а именно: Бог хочет, чтобы все люди сделались блаженными, дьявол же – чтобы они все погибли; но так как все неверующие, все еретики, как таковые, суть погибшие люди, а из членов Церкви еще все те, которые умирают в смертном грехе и в несогласии с Церковью, то в результате получается, что воля дьявола совершается в ужасно преобладающей степени; – когда он высказал это, то его сожгли на костре, – способ аргументации, не убеждающий рассудка и не успокаивающий сердца. Я не могу утверждать, что только что намеченные соображения пантеистической теодицеи дают нам это, но они имеют все же нечто успокаивающее. Впрочем, теистические попытки теодицеи пошли в конце концов по таким же путям: речь о недействительности зла или вера в конечное восстановление всех вещей ведут как раз туда же.
10. Историческое развитие представления о Боге и мире
Вслед за критико-догматическим обсуждением космолого-теологической проблемы я помещаю очерк исторического изложения. Я уже сказал, что развитие человеческого мышления совершается, по-видимому, в направлении к идеалистическому монизму: с одной стороны, к нему приходит научно-философское созерцание, с другой – развитие религиозного миропредставления вливается в монотеизм, который, будучи проведен в логической последовательности, отнимает у Бога всякую конечность и ограниченность, а вместе с тем и определенность конечного, и не оставляет места для самостоятельно стоящего рядом с Богом мира; если монотеизм продумать до конца, то его самая общая формула мира совпадает с пантеизмом: [xovoi; 6 Geoq, Бог един.
Вопрос об истинности формулы мира нельзя, конечно, решить путем исторического рассмотрения. Тем не менее историческое доказательство, – если угодно так назвать это рассмотрение, – не лишено значения, как это и признают философы, представляя обыкновенно свое собственное мировоззрение как конечный пункт предшествовавшего философского развития. Как Гегель или Конт конструируют свою философию как необходимый конец ряда, так поступают и Фейербах и Бюхнер. И они правы; где дело идет о познании отдельных фактов исторического или физического мира, там исследователь будет доверять одному только методическому исследованию и будет требовать, чтобы решение было предоставлено исключительно этому последнему. Где же дело идет о последних вещах, где имеется в виду передать то общее впечатление, которое мир производит на человека, там у отдельного лица является потребность опереться на совокупно-общее мышление, там для него становится важным заручиться consensu gentium, или, если это невозможно, то хоть cosensu historiae, т. е. убедиться, что мысли его и составляют, собственно, ту искомую цель, к которой с внутренней необходимостью приводит предшествующее развитие.
В естественной истории религии различают обыкновенно три основных формы или ступени развития веры в Бога: фетишизм или спиритизм (называемый также анимизмом, натуризмом), политеизм и монотеизм. Всем им обща вера в сверхчувственное, проявляющее себя в чувственном мире своими действиями; различна форма, придаваемая ими этому сверхчувственному и его действиям. Фетишизм или спиритизм распространен среди первобытных народов всех частей света. Спутником его является шаманизм, волшебное жречество. Фетишем (с португальского feitico, амулет, идол) является любой предмет, в котором находится волшебная сила, дух. Камень, черепок, кость, пучок травы или волос, грубо вырезанный образ – все это носит негр на теле или вывешивает в хижине; этим предметам оказываются те или иные почести, подставляются кушанья и напитки; как воздаяние за это ожидаются исполнение желаний, защита от болезни, злого колдовства, от несчастий всякого рода. Если это ожидание обманывается, то фетиша выбрасывают прочь, как бессильного, и стараются приобрести более действительного. Производство фетишей и уход за ними являются великой наукой колдунов-жрецов, имеющих власть над духами. Животные, деревья, рощи, горы, реки, озера, море, луна, солнце – также считаются часто седалищами духов, и их окружают действиями культа. Весьма обыкновенно и то, что почитание посвящается душам умерших предков. Наконец, встречаются – больше на словах, чем в культе – боги, имеющие мифолого-космогоническийхарактер: говорят о богах, или о Боге, первоначально сотворившем мир и людей. Это в сущности та же самая форма, в которой проявляются религиозные представления у негров и индийцев, у северно-азиатских народов и обитателей австралийского архипелага. Наиболее выступающими элементами являются фетишизм и шаманизм, рядом с ними встречаются зачатки космогонической мифологии, и там и сям слышится речь об одном великом Духе или Боге, который сотворил все вещи и от которого, в частности, ведут свое начало также и люди; случайно попадается и та версия, что старые и великие боги вытеснены новыми и меньшими
[64].
Если спросить о сущности чтимого здесь «божественного», то определить ее трудно; неопределенность сущности божества и ненадежность его деятельности характеристичны для этой ступени. Но было бы заблуждением думать, будто предметом культа служит эта случайная видимая вещь; им всюду служит сверхчувственное, «дух», на которого действуют и через которого происходит действие. По воззрению негра, в каждой чувственной вещи сидит или по крайней мере может сидеть дух, и притом в совершенно ничтожных, по-видимому, предметах может находиться дух очень большой и могущественный. Этого духа он не представляет себе привязанным к телесной вещи; он имеет в ней лишь свое обычное или главнейшее седалище» (Waitz, II, 174). Что негр нелишен способности к метафизике, это показывает тут же (стр. 188) сообщаемая история: «Одному негру, который только что оказал почесть дереву и преподнес ему пищу, указали на то, что дерево однако же ничего не ест. Он защитился против этого ответом: «О, дерево не фетиш, фетиш – дух и невидим, но он поселился здесь, в этом дереве. Конечно, он не можжет пожирать нашу телесную пищу, но он ест ее духовное и оставляет телесное, видимое нами».
Второй основной формой является политеизм. Отличие ее от первой состоит в том, что сверхчувственное имеет здесь образ личного существа; вместо идолов, неопределенных, преходящих, безымянных и бесформенных воплощений волшебных сил, мы имеем здесь богов – постоянные, прочно сформированные, личные, исторические существа. Греческий мир богов представляет нам эту форму наиболее совершенным образом; каждый член царства богов является здесь хорошо охарактеризованным историческим существом; образ их, как телесный, так и духовный, обнаруживает общие черты человеческой природы, но это повышенные люди, без границ, поставленных существам смертным. Они не подлежат естественным законам, господствующим над нашим бытием; пространство, время и причинность не имеют для богов никакого значения. Они не бестелесные вообще существа, но они могут принимать всякий образ; они не вездесущи, но они являются там, где хотят, без нашего тяжеловесного передвижения; они не безвременны, но они не стареют и не умирают, – жизнь их есть вечная юность; они не всемогущи, но их желание определяет действительность без тех сложных средств, в которых нуждается человеческая деятельность.
