Материализм принципипально отклоняет толкование мира из какого-либо его смысла. В мире нет никакого смысла, а если и возникает что-нибудь осмысленное, то это происходит только случайно и мимоходом. Случайно и мимоходом молекулы в мозге соединяются таким образом, что результатом является, например, поэтическое произведение, или философия. – Однако же и у него нет недостатка в моментах веры. И материалистические философы также выступают пророками, и у них есть великое знание о прошедшем и будущем. Так, Л. Фейербах толкует своим верующим историю следующим образом
[83]: «Пройденное до сих пор, так называемое Новейшее время есть протестантские Средние века, во время которых мы, лишь с половинными отрицаниями и оговорками, сохраняли римскую церковь, римское право, мучительное уголовное право, университеты старого образца и т. д. С уничтожением протестантского христианства, как определяющей дух религиозной силы и истины, мы вступили в Новое время. Дух настоящего времени или будущего есть дух реализма. Место веры заступило неверие, место Библии – разум, место религии и церкви – политика, место неба – земля, место молитвы – работа, место ада – материальная нужда, место христианина – человек». Этим дается необходимость новой философии, так как всякое время нуждается в своей собственной философии. «Отрицание христианства было до сих пор бессознательным; только теперь оно становится сознательным и волевым, тем более, что христианство слилось с препятствиями, стесняющими существенное стремление современного человечества, политическую свободу. Сознательное отрицание обосновывает собой Новое время, необходимость новой откровенной, уже не христианской, а решительно нехристианской философии». И вот эту-то новую философию, требуемую временем, и предлагает Фейербах, – реалистическую, атеистическую и демократическую философию; без сомнения, она победоносно завоюет мир и покажет ему путь к спасению. Так даже само неверие становится новой верой.
Как видно, и здесь философия является результатом не одного только рассудка, а всей личности; воля, возмущение против жалкого настоящего придает ей направление и страстность.
Нетрудно было бы показать, как то же самое происходит и у более новых философов этого направления, у Дюринга, у социалистов. Подобно тому как гнев и негодование вдохновляли некогда Ювенала к стихам, так по сей день они вдохновляют мысли. Что убеждает верующих материализма, это не столько основания, не столько научные и метафизические доказательства, сколько смутное сознание, что материализм самым решительным образом борется против того мировоззрения, которое представляется им основанием существующих отношений, основанием мира неправды, лжи и насилия. Философия истории и толкование будущего являются и здесь сердцем философии, а сердцем этого сердца являются идеи о праве, свободе и благоденствии, осуществление которых в новом строе человеческого мира составляет задачу настоящего и содержание будущего. Так основатель «материалистического понимания истории» Карл Маркс конструирует развитие экономической жизни как движение к цели социалистического строя общества: за экспроприацией рабочих, с которой начало общество, следует теперь экспроприация экспроприаторов, превращение частной собственности в коллективную, и этим достигается цель, полное и всестороннее организирование экономической жизни; начиная с организирования производства, она завершится в организировании распределения. Подобным же образом Фридрих Энгельс, подкрепляя старые мысли новейшими теориями антропологии, толкует историю как единообразный процесс, который, исходя из первобытного строя общества с материнским правом и коллективистическим хозяйством и проходя через период принуждения и государственности с отцовским правом и частной собственностью, приводит, наконец, обратно к свободному общественному строю с коллективной собственностью и свободным соединением в семьи
[84].
Таким образом идеал будущего всюду служит твердой точкой, из которой исходит толкование истории. Отсюда определяются точки прошедшего, имеющие руководящее значение, и через эти точки проводится потом та кривая, которую описывает ход исторической жизни. Поэтому всякое новообразование тотчас же начинает «переоценку» исторических ценностей; оно нуждается в ней для своей философии истории. Припомните Возрождение, Реформацию, французскую революцию, национальный союз и новую немецкую империю на прусской почве: каждое новообразование, переоценивая исторические ценности, уверяет себя в своей собственной внутренней необходимости. Так приобретает теперь уверенность в себе социализм. Что представлялось когда-то людям великим и важным: тезисы Лютера, Лейпцигский или Седанский день – то, рассматриваемое с новой точки зрения, сокращается в совершенно заурядное будничное событие. Напротив, какое-нибудь событие, едва замеченное другими – Коммунистический манифест Маркса, основание Лассалем общего союза рабочих и т. д. – приобретает значение события, делающего эпоху во всемирной истории. Старое стремление всякой новой партии создать себе свое собственное летосчисление, новый календарь с новыми святыми, снова выступает перед нами и здесь.
Насколько нелепой кажется новая оценка верующим старого строя, настолько же внушающей доверие представляется она своим собственным верующим; только одному не хотят они верить: именно тому, что то, на чем покоится их воззрение на вещи, есть вера, а не знание: ведь мы же, говорят они, совершенно ясно видим, что история движется в направлении к этой цели; «наука» есть третье слово социал-демократии. Конечно, вы становитесь у цели: как же могло бы теперь не казаться, что и история движется по направлению к вам? Но то, что поставило нас на этот пункт, есть не наука, а любовь и ненависть, желание и отвращение, – не рассудок, а воля. Кто не разделяет вашей любви и вашей ненависти, ваших надежд и идеалов, тому вы не сможете доказать истинности вашего воззрения. Вы можете сослаться только на будущее, а в том-то и дело, что будущее открыто только вере, а не знанию. Возможно, что спустя пять столетий, когда новый порядок вещей осуществится, каждому зачатки великого переворота будут понятны в их значении. Так теперь зачатки христианства каждому видны в их исторической значительности, и даже для упрямца запечатлевает свое значение наше летосчисление. Но если бы кто-нибудь тогда, за 1800 лет, сказал какому-нибудь греческому философу или римскому историку, что со времени совершившегося несколько десятков лет тому назад рождения одного бедного ребенка в иудейской стране весь европейский мир будет некогда вести начало своего летосчисления, то слушающий усомнился бы, вероятно, в здравом уме этого пророка и во всяком случае уклонился бы от разбора возможности или вероятности этого воззрения. Мне пока кажется, что с новейшей переменой летосчисления дело обстоит немногим иначе.
Это ничуть не уменьшает значения дела; чудеса совершает не знание, а вера; конечно, не всякая вера, а лишь правая вера, которая с пророческим предчувствием предвосхищает то, что имеет наступить. Идеи, говорит Гегель, – действующие силы истории. Хорошо; ведь идеи о том, что должно наступить, составляют движущие силы в стремлениях и мыслях людей. Так это будет оставаться до тех пор, пока люди живут не наслаждением настоящего, а надеждой на будущее. До тех же пор будет играть свою роль в человечестве и вера.
