Она осеклась и смущенно пожала плечами.
– …что он не сумасшедший? – договорил Анри Крессон. – Нет, он не сумасшедший, да и никогда им не был. Просто все эти кретины одурманили его своими снадобьями. Поэтому он сейчас такой… И он скоро возьмется за работу, а пока еще не успел прийти в себя, понимаете? Два года на всяких успокоительных – такое мало кто выдержит.
– Охотно верю, – подтвердила мадам Амель и уже собралась было рассказать другую поучительную историю на эту тему, но Анри Крессон тут же прервал ее решительным взмахом руки.
И она снова превратилась во внимательную слушательницу.
– У Людовика целых два года не было женщины. А темперамент у него – дай боже, как у всех Крессонов, и прожить два года монахом – это очень вредно.
– Но ведь его жена сразу же, как только он вернулся, занялась им! Какая чудесная у вас невестка – и заботливая, и очаровательная, а к тому же…
Но тут он снова прервал ее:
– Ничего подобного! Может, она и очаровательная, но на самом деле просто шлюха, да еще и амбициозная шлюха, – словом, совсем не такая, какая нужна этому парню, он ведь у нас простая душа, добрый, обходительный. И с ней он никогда не придет в себя, – с горечью добавил Анри. – В общем, как бы то ни было, она ему внушила, что никакая женщина не сможет жить с человеком, который считался сумасшедшим. И попросту дала ему от ворот поворот. Не желает с ним спать.
Мадам Амель так содрогнулась, что чуть не упала с табурета. Эти слова – «не желает с ним спать» – звучали для нее как смертный приговор, с учетом ее ремесла.
– Но это… это же просто отвратительно! И вдобавок незаконно, знаете ли! Вы могли бы потребовать…
Однако по выражению лица Анри Крессона мадам Амель тут же поняла, что он требует лишь одного – чтобы она его выслушала.
– И что же вы намерены делать?
– Я намерен как можно скорее убедить его, что он в полном порядке. Вот жаль, что вы его не видели. Он теперь стал еще красивее, чем был, еще привлекательней. Да вы вспомните: он ведь и всегда был хорош собой.
– О да, да! – ответила она, кивая. – Ваш сын был красивым парнем и так нравился девушкам, они все прямо с ума по нему сходили. И красивым, и вдобавок хорошо воспитанным, так что я не понимаю, как это лекарства могли превратить его в… в зверя.
– Да и я не понимаю. Так вот, нужно, чтобы кто-нибудь из ваших… девушек успокоил его на этот счет. Как вы думаете, это возможно?
– Ну разумеется! – воскликнула мадам Амель, хотя неясная, странная, подозрительная репутация нынешнего Людовика Крессона слегка встревожила ее. – Но это не так-то просто. Давайте прикинем – кто?.. Кто же?..
Перед ее мысленным взором прошли чередой фигуры и лица. Может, эта? Нет, слишком молода и слишком глупа…
– Разумеется, она не должна быть дурочкой или психопаткой, – сказал Анри Крессон, словно угадав ее мысли. – Нам нужна надежная женщина, которая любит молодых парней и умеет с ними обходиться – во всяком случае, при таких обстоятельствах. Вы со мной согласны?
– Погодите, дайте-ка подумать… Вот есть у меня на примете одна молодая женщина, очаровательная; вы ее не знаете, она только недавно приехала из Парижа, точнее, из Клиши, и уж ее-то ничем не испугаешь.
– Но моему сыну нужна не просто храбрая баба! – раздраженно выкрикнул Анри Крессон, снова ударив кулаком по стойке. – Ему требуется другое: новый жизненный опыт. Короче, мы должны ему помочь, и тогда все пойдет как надо. И для него, и для нас.
– Да, сейчас вы попали в трудную ситуацию. Наверно, вашей бедной супруге тоже нелегко.
– Черт возьми, да она ничего не знает, – впрочем, она никогда ничего не знает.
Но сам-то Людовик знает, потому что эта шлюха, его жена, все сказала ему в лицо, и теперь он думает, что внушает отвращение всем женщинам. А это далеко не так. В общем, все очень просто: я привезу его к вам после обеда.
– Ну полно, месье Крессон, вы шутите! Я и без того вам верю! Этот прекрасный молодой человек…
Но Анри снова грохнул кулаком по стойке:
– Да говорю же вам: я хочу, чтобы вы его увидели! И тогда вы либо назовете меня круглым дураком, либо полностью согласитесь со мной. Мы будем здесь в половине третьего.
И, не дожидаясь ответа, он круто повернулся и исчез за дверью. Мадам Амель, побагровевшая, напуганная сложностью поставленной задачи, схватила листок бумаги, ручку и начала выписывать имена, падавшие с ее пера, точно прошлогодние яблоки с дерева по весне.
* * *
Была уже половина первого, а может, и час дня. Анри Крессон вполне мог бы вернуться домой, пообедать, а потом умыкнуть своего сына Людовика, но, поразмыслив, отверг этот вариант: его заранее нервировала и злила мысль о предстоящем ужине в лоне семьи, а уж две трапезы в обществе домочадцев были бы и вовсе невыносимы. Поэтому он сделал остановку на полпути, в хорошо знакомом ресторанчике, и пообедал великолепными сосисками – блюдом, которое его супруга считала недостойным подавать у себя к столу. Теперь ему оставалось позвонить домой, чтобы Людовик не смылся куда-нибудь после обеда, а дождался приезда отца.
Итак, он позвонил в Крессонаду и попал на Мартена, который ответил ему крайне сдержанным тоном – верный признак того, что он допустил какую-то крупную промашку; в таких случаях лицо дворецкого принимало в высшей степени бесстрастное выражение, совсем как у Спока – героя научно-фантастического сериала, который Анри и Людовик просто обожали. Это был единственный герой в данном жанре, которого они оба знали и, более того, высоко ценили – что один, что другой.
– Дамы и господа уже… – начал было объяснять дворецкий холодным размеренным голосом.
– Я тебя не спрашиваю, что́ они «уже»; я прошу позвать кого-нибудь из них к телефону. Хотя нет, не стоит: просто передай Людовику, что я заеду за ним после обеда.
– Месье заедет за месье после обеда? Хорошо, месье, я ему передам.
– У вас там все в порядке, Мартен?
– Благодарю, месье, у нас все в порядке.
Анри поспешил повесить трубку. В Крессонаде наверняка разыгралась очередная домашняя драма, и он поздравил себя с тем, что чутье не подвело его, избавив от неприятностей как минимум на час. Домашний покой, как же!.. Взять хоть эту фразу, которую ему иногда доводилось слышать: «Уютно расположиться в английском кресле перед камином – с его мирным, приветливым огнем, со своей верной собакой у ног, с бутылкой доброго скотча под рукой…» – вот она – мечта какого-нибудь ленивого кретина!
Возвращаясь к этому раннему утреннему подъему и приезду на завод, где еще не было ни души, можно сказать, что уныние, одолевавшее Анри, так и не развеялось. И допущенные им с тех пор странные выходки (да, именно странные!) ничуть не отвлекли его от мрачных мыслей. Анри понимал, что у него в доме идет некий бой, о котором он доселе понятия не имел и в котором никак не мог разобраться, – вот она, первая проблема. Вторая заключалась в неравных силах противников: один был слаб и уязвим, другой – свиреп и безжалостен, и он не знал, как помочь этой беде, не навредив первому из них, с его слишком нежной, любящей душой. А в довершение несчастья перед Анри стояла еще и третья проблема: жертву связывало с ним кровное родство, ведь речь шла о его единственном сыне.
