«Да сколько можно?» — хором возмутились остальные части мозга.
«Если бы приехали брать, то уже бы внутрь заскочили и всех мордой в пол», — пробасил кто-то, очевидно отвечающий за жизненный опыт, а быть может, за просмотр детективных сериалов.
«Пойдем посмотрим?» — прощебетало любопытство.
«Пойдем посмотрим», — махнуло рукой отчаяние.
— Ну пойдем, — пробормотал Макс, — посмотрим, кого принесло.
Он медленно подошел к глухой металлической калитке. В нее вновь заколотили. Лист железа противно дребезжал от стука, и Макс решительно потянулся к задвижке, лишь бы только прекратить это отвратительное дребезжание. Задвижка щелкнула, открываясь, вслед за ней негромко скрипнули петли. Калитка распахнулась. Макс пристально смотрел в глаза стоящего перед ним человека.
«Бежать?» — растерянно спросило самосохранение.
Макс неуверенно отступил назад.
— Сокольский, старый болтун. — Он пытался сохранять хладнокровие.
— Не такой уж он и старый, — пожала плечами Марина.
* * *
— Итак, друзья мои, — Реваев постучал карандашом по столу, — что у нас интересного? Виктория, давайте начнем с вас, — обратился он к Крыловой, — девочка что-то рассказала?
— Если честно, то ничего стоящего, — призналась Крылова, — «да, нет, не знаю» и ничего больше. Нет, вру. Еще «нормально». Дома все нормально, в школе нормально. Подружки есть? Да. Молодой человек? Нет. Была дома? Да. Что-то видела? Нет. Что-то знаешь? Нет. Не оправдала я ваших надежд, Юрий Дмитриевич, — заключила Крылова.
— Надежд на что? — удивился Реваев. — Что она разрыдается, прижмется к тебе и расскажет о том, кто совершил убийство?
— Тогда я не очень понимаю, почему вы отправили меня разговаривать с ней?
— Ну, кто-то же должен был с ней разговаривать.
— Зачем, — недоумевала Виктория, — какой был смысл этого разговора?
— В давлении.
Реваев извлек откуда-то из-под стола бутылку нарзана, под пристальными взглядами следственной группы невозмутимо открутил крышку и налил минералку в стакан. Пузырьки газа весело устремились вверх, часть из них, словно маленькие прозрачные икринки, осела на стеклянных стенках.
— Все дело в давлении. — Реваев с явным наслаждением сделал большой глоток. — Вот ты этой девочке во всем веришь?
— Не знаю, — честно призналась Крылова, — она толком ничего не сказала. С одной стороны, конечно, кажется, что она что-то скрывает, с другой — я, наверное, вела бы себя так же на ее месте.
— Вот и я о том же, — кивнул Реваев, допивая минералку, — у нас есть три человека, каждый из которых, на мой взгляд, знает больше, чем пытается нам показать. Но это пока только мои предположения. У нас нет фактов. Сами эти люди нам подарков не сделают, раз они молчат, значит, это в их интересах. Значит, мы должны постараться вывести их из зоны комфорта. Они должны чувствовать давление, должны понимать, что мы им не верим.
— И что, вы думаете, кто из них в итоге признается в убийстве? — Бочкарев был настроен скептически.
— А что, вы не знаете, сколько людей начинают говорить, едва на них наденут наручники?
— Ну, знаете, — возмутился Бочкарев, — если надеть противогаз и перекрыть клапан, так вообще все говорить начинают. Но ведь для этого должны быть какие-то основания.
— Для противогаза? — растянул губы в улыбке Мясоедов.
Бочкарев недовольно взглянул на оперативника и не ответил.
— Основание здесь может быть только одно, — ответил Реваев, — ложь. Если с человеком, чья версия построена на лжи, много разговаривать, то рано или поздно выявляются какие-то нестыковки. Какая проблема любого районного следователя или опера?
— Загруженность, — мгновенно отозвался Лазарев.
— Верно, — улыбнулся Реваев, — идет поток дел. На долгие разговоры времени нет. Следователь получает данные экспертизы, протокол осмотра, допросы свидетелей. На основании этого делает вывод о чьей-то виновности. Если он не может сделать вывод сразу, то дело фактически обречено. Я прав?
— Ну не совсем, — растерялся Бочкарев.
— Правы, товарищ полковник, — с улыбкой протянул сидевший до этого молча Богомолов, — это ж все знают, если одно дело долго копать, то за тобой еще десяток наберется, у которых все сроки выйдут. И тогда, — он усмехнулся, — тебе намылят шею.
— Поэтому вам сейчас надо не просто радоваться возможности работать в относительно комфортных условиях, а этой возможностью пользоваться. Вы, Дмитрий, правильно сказали. Чтобы надеть наручники, нужны основания. Ну так они сами не появятся, с людьми надо работать. Вика, что, кстати, по телефонным переговорам?
— Вот, — Крылова положила на стол распечатку, — пришли вчера вечером. Локтионова последний звонок делала еще в районе шести вечера, потом ни с кем не общалась. Надя тоже разговаривала по мобильному примерно в это же время, после чего разговоров не было. Но, что интересно, позже она несколько раз пыталась дозвониться на этот же номер, однако абонент был отключен. Сообщение о том, что абонент появился в сети, пришло уже на следующее утро, однако они больше друг с другом не созванивались.
— В какое время она пыталась дозвониться? — уточнил Реваев.
— Начиная с восьми вечера она звонила каждые двадцать — тридцать минут, — Вика взглянула в распечатку, — последний звонок был уже после часа ночи.
— Устанавливайте, чей это номер, — скомандовал Реваев, — надо выяснить, о чем ей так хотелось поговорить.
— Сегодня сделаю, — кивнула Крылова.
— Вчера звонили из Среднегорска. — Бочкарев открыл блокнот, чтобы взглянуть свои записи. — Некто Сокольский Юрий Борисович, как они говорят, доверенное лицо Подгорного, внезапно исчез из города.
— Вот как, — заинтересовался Реваев, — знаю я этого персонажа.
— Точнее, он уже опять появился. По нашему запросу они должны были опросить ближайшее окружение Подгорного на тот случай, если он попробует с кем-то выйти на связь. И, похоже, опоздали. Когда приехали в его телекомпанию, то оказалось, что главный редактор, этот самый Сокольский, взял краткосрочный отпуск, как сказали, «по семейным обстоятельствам».
— О, я помню этого дядьку, — оживился Жора, — только у него семьи никакой нету, одни кошки. Кошек, правда, много. У этого Подгорного примерно полтора года назад убили отца, — объяснил он удивленному Бочкареву, — мы по этому делу работали. Перерыли все его окружение.
— Так вот, — продолжил Дмитрий, — эти умники ничего мне не сообщали, все ждали, когда Сокольский вернется, чтобы сначала самим его допросить.
— И что, допросили? — нахмурился Реваев.
— Допросили, — фыркнул Бочкарев, — он заявил, что летал в Москву на несколько дней развеяться, сменить обстановку, а про Подгорного ничего не знает, а если и знал бы, все равно ничего не сказал.
