Викина рука коснулась его бедра. Жора нехотя повернул голову и увидел, как Крылова пытается улыбнуться ему дрожащими губами. На глазах ее вновь показались слезы.
– Викусик, – пробормотал он, вкладывая в это слово всю свою любовь к сидящей на пассажирском сиденье женщине. – Викусик, у тебя есть еще минут десять, чтобы успеть привести себя в порядок. А то как мы с тобой по управлению пойдем? Я – такой красавец-мужчина и ты с потекшим лицом. Непорядок будет. Представь, Карнаухова в лифте встретим. Что он тогда скажет?
– Это серьезный аргумент, – улыбнулась Вика, – пожалуй, такого шанса я ему дать не могу.
– Чуть не забыл, – увидев, что Крылова начала успокаиваться, Жора решил переключить ее внимание на что-то более отвлеченное, – у тебя, когда время будет, установи мне на телефон эту программку.
– Программку какую? – удивилась Вика.
– Которая у тебя есть, чтобы разговоры записывать. Полезная вещь, оказывается.
– У меня только диктофон обычный, но он на всех телефонах сейчас установлен, а разговоры по мобильному я ни разу не записывала. С чего ты взял, что она у меня есть?
– Ну как же, – нахмурился майор, – ты же тогда, в аудитории, сказала, что будешь сравнивать записи всех голосов с записью разговора.
– Ах это, – захихикала Виктория и бросила на Мясоедова озорной взгляд. – Жорик, ты ведь уже взрослый мальчик. Должен знать, что нельзя верить всему, что говорят женщины.
– Вот оно как, – хмыкнул Жора и уважительно посмотрел на Крылову, – а я-то, доверчивый, повелся. Ну, хоть не я один.
Когда, оставив машину на стоянке, они вошли в здание Центрального управления, на лице Крыловой не было и следа недавних слез. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, они миновали длинный коридор и через минуту уже сидели за столом в кабинете Реваева. Полковник вставил карту памяти в картридер и терпеливо дождался загрузки. Молча просмотрев запись, он снял очки и начал ожесточенно натирать и без того идеально чистые линзы.
– Я не понимаю, – произнес он, не глядя ни на кого из присутствующих, – считай, сорок лет служу, а иногда не понимаю. Каких только причин люди не находят, чтобы убивать друг друга. Деньги – это понятно, зависть, ревность, любовь неразделенная, любовь разделенная, еще куча всего. Я все могу понять. Но здесь…
Реваев отбросил на стол фланелевую тряпочку, которой протирал очки, и, близоруко щурясь, уставился на Мясоедова.
– Вот скажи, зачем он ее убил, для чего? Какая была причина?
– Что, опять? – тихо простонал Жора. – Юрий Дмитриевич, может, не надо? Сейчас, пока ехали, мне эта гражданка, – кивнул он на Крылову, – нервы трепала, теперь вы удумали.
– Ну, не надо так не надо, – с сожалением вздохнул полковник, водружая на нос очки. – Что скажете об этой записи?
– А что тут скажешь? – Мясоедов причмокнул губами. – Вы оказались правы. Волкову действительно было что скрывать, и, судя по тому, что запись как-то оказалась у Черных, вполне возможно, что она его шантажировала. Хотя она могла спрятать запись просто на черный день. Мало ли, Волков решит ее бросить, тогда можно будет затребовать хорошие отступные.
– А если он уже решил с ней расстаться, – выдвинула предположение Вика, – и сказал об этом Ларисе? Она могла побояться одна шантажировать Дениса и обратилась за помощью к Мирзоеву. Наверняка тому надоело уже быть на побегушках у Волкова.
– Вика, мы здесь не угадаем, – покачал головой Мясоедов, – могло быть и так, как ты говоришь, а могло совсем иначе. Если все было по-твоему, то непонятно, почему они все вместе оказались в машине. Это раз. А во-вторых, если Волков решил от всей компашки избавиться, то опять же непонятно, почему они все вместе оказались в машине в момент нападения.
– Помните то сообщение, которое послал Волков за час до своей гибели? – вмешался в их спор Реваев.
– На левую сим-карту? – уточнил Жора. – Что-то вроде, что сегодня не встретимся.
– «Сегодня встретиться не получится, у меня дела», – процитировала Крылова, – а за сутки до этого было сообщение, в котором он предлагал встретиться в этот день. Вы думаете, что встреча на самом деле означает совсем другое?
– Я не могу быть уверен, – пожал плечами полковник, – но почему-то такой вариант мне кажется вполне вероятным.
– Но тогда непонятно, почему исполнитель не отменил операцию? Сообщение было прочитано почти сразу после доставки.
– Не знаю, Вика, пока не знаю, – признался Реваев.
Глава 11
Солнечный луч, протиснувшийся сквозь узкую щель между занавесок, медленно смещался в мою сторону. Еще полчаса, и он коснется моей ноги. Но, пока он не дополз до кровати, я могу просто лежать и смотреть, как мириады пылинок не переставая кружатся в яркой полоске, рассекшей пополам мою комнату. Сверху донизу, словно остро наточенный самурайский меч не успевшего вовремя поклониться крестьянина. Ого! Оказывается, я еще способен на образное мышление, кто бы мог подумать. Мне казалось, что та часть мозга, которая отвечает за подобные изыски, уже давно атрофировалась. О чем бы еще таком подумать? Странно, почему-то все мысли рано или поздно возвращаются к холодильнику на кухне. Этому допотопному, вечно дребезжащему монстру с плохо закрывающейся дверью. Наверное, это от того, что в холодильнике пусто, причем совсем. Настолько пусто, что вчера Катька его выключила из розетки. Молодец, экономит электроэнергию. Да ладно, я, конечно, прикалываюсь, она выключила этот белый вертикально стоящий гроб, чтобы он перестал тарахтеть на всю квартиру и можно было наконец нормально выспаться. Хотя, как тут выспишься, когда вместо холодильника почти с той же громкостью тарахтит твой собственный желудок? А что ему, собственно, еще остается делать? Он наверняка с голодухи уже начал переваривать сам себя. Одна половина жрет, а другая возмущается.
– Катюха!
Молчит. Спит еще, что ли? Или, наоборот, уже проснулась и вышла из комнаты? Куда идти-то, на кухню, что ли? Там все равно делать нечего. Слышу, слышу. Страшнее рева бешеного холодильника в этой квартире лишь шум спускаемой воды в унитазе. Такое ощущение, что здесь специально собрали все самое шумное, что только есть на свете. Одни соседи сверху чего стоят. Зарядку они, видите ли, по утрам делают. Ну, нечего тебе делать, займись йогой. Заплетись ужиком вокруг себя и сиди тихо, думай, как развязаться. На фига гантели на пол бросать? Четыре подхода, я уже знаю. Между каждым подходом проходит полторы-две минуты, а потом, тыдынс, грохот падающих на пол гантелей. После этого выпрыгивания тоже четыре подхода. Конечно, грохот потише, но зато потолок гудит от этих прыжков так, что кажется, будто он прямо сейчас рухнет мне на голову. Как можно быть таким идиотом, тратить столько сил и времени для того, чтобы бицепс стал на пару сантиметров толще?
– Ты еще спишь?
О, Катька из сортира выбралась. Интересно, что она там делала столько времени, если мы вчера толком и не ели ничего? Разве что чай пили. Чай… Сколько же я его вчера выдул, если кажется, что мочевой пузырь сейчас лопнет? Надо встать и добраться до сортира. Лень. Конечно. Но не мочиться же под себя. Пока я еще не до такой степени деградировал. Вот, видите, слово какое умное знаю – деградировал. Так вот, я еще пока не!
