Согласно показаниям свидетелей и пленных казаков, Матвей Халзанов лично участвовал в карательной экспедиции белоказаков на х. Гремучий, в результате чего жилище и имущество семьи т. Леденева были разорены, а жена передана белой контрразведке. Таким образом можно рассматривать Халзанова-мл. как личного врага т. Леденева, однако сомнительно, чтобы это стало почвой личного конфликта между т. Леденевым и Халзановым-старшим.
Викентьев
Сергей еще раз пробежал глазами шифрограмму, скомкал, кинул на блюдце, чиркнул спичкой, поджег и потряс за плечо Жегаленка.
— Чего? Выступаем?
— Да погоди ты выступать. Ты Халзанова знал? Младшего? Матвея?
— Да кажись, говорил уж — слыхал кой-чего. Женатый он на Колычевой Дарье, Григорьевой сестре, — ишо до германской просватали. Потом воевал против нас, багаевскими казаками командовал, — заговорил спросонья Мишка, потирая руками лицо. — Сходились мы с ним в восемнадцатом годе, по коню да убору угадывали. Ух и ловок он был на коне — сатана. С обеих рук нас доставал, проклятый. В самом первом бою, под Соленым, кубыть, он-то меня и рубнул, да помиловал Бог — тупяком. Ить я тады совсем ишо зеленый был и воинского хисту не набрался. А может, и не он — ишо какой анчибел. Какой из них кто — попробуй угадай. В лицо-то я его, как вас, ни разу не видал, только издали да на галопе. Кубыть, носатый, черный, как черкес… Да на что же вам зараз?
— Комкора нашего семью, жену его — кто? В Гремучем? Не он?
— А поди разбери. — Мишка сморщился, словно притрагиваясь к закоченевшему кровавому бинту, не к своей — к леденевской пожизненной боли, всем видом выражая беспомощную солидарность. — Могет быть, и он. Так ить и Колычевы-братья обои там были, в свой родимый Гремучий наведывались — концы Советам наводить. Многих в хворост свели хуторных, у кого сыновья и браты за Романом Семенычем в партизаны ушли, а жену его, стал быть, заложницей взяли.
— Да как же он Колычева… ну, простил?
— Об энтом не спрашивал. Он таких разговоров не любит. А что знаю доподлинно, потому как своими ушами слыхал: как Григорий к нам в плен-то попал первый раз, божился на коленях, что не он это. Так, мол, и так, курень батяни твоего спалили, признаю, потому как приказ вышел нам, а что касаемо жены — напротив, спрятали ее, услали с хутора подальше, чтоб не дай бог каратели над ней чего не сделали. А взяли, мол, ее какие-то другие казаки, и не у нас в Гремучем, а кубыть, в Багаевской, и командовал ими не энтот Халзанов, а другой офицер, из панов.
— И что же он — поверил?
— Да ежли б они раньше встретились, об ту самую пору, как про жену свою узнал, слетела б с Гришки голова, как шапка с чучела, тоже как и с Халзанова энтого. Ничего бы сказать не успели, ни покаяться, ни побожиться. Он тогда никого не жалел. А потом, спустя время… Во-первых, он, Григорий, кубыть и вправду не сбрехал, потому как Степан доказал то же самое, ну Романа Семеныча брат, в отряд к нам прибег из Гремучего и все переказал, что самолично видел. А во-вторых, охолонул наш любушка — за жену сделал первый платеж, а дальше, видно, уж в понятие вошел: сколько людей ни истреби, а убитую через энто все одно из земли не подымешь.
— А будто бы Халзанов этот, младший, под Лозным и Давыдовкой гулял у вас в тылу.
— Так и зараз лазутчики сами видите, что вытворяют. Ходили и тогда к нам казаки переодетыми. Какой-то таковский отряд бригада Маслака, как помню, расхлопала под Лозным, а уж кто тем отрядом командовал, это мы без понятия. Да и не до того нам было — как раз об ту пору Романа Семеныча ранило, уж думали, не жить ему. Да и на что оно вам зараз, так и не пойму.
— Ну как. Комкора личный враг.
— Тю! — засмеялся Мишка. — Да он таких врагов с говном ест кажный день. Его враги знаете кто? Деникин и Врангель — во! Мамантов, Топорков, Гусельщиков да всякие их генералы — гидра, словом сказать.
— Ладно, брат, подымайся, поехали, — сказал Сергей, вставая.
Халзанов, Халзанов Матвей… Где ж ему попадалась вот эта фамилия? «Неоднократно отмечался в белой прессе». А не в той ли «Волне», где напечатана статья о Леденеве — враге, которого необходимо понимать? Надо бы поглядеть, благо номер с собой… Да что ж он в самом деле привязался к этому Халзанову? Ну враг, ну брат, да только где он нынче? Давно уж, поди, гниет где-нибудь в буераке.
Туманно голубели и серели заснеженные крыши куреней, сугробы, опушенные плетни, не смолкал конский топот в проулке, с остервенением скрипели шаги бессонных вестовых.
— Сергей Серафимыч, — укутанный Сажин возник ниоткуда и, усевшись в тачанку, сообщил тоном заболевающего: — Плохи наши дела. Приказ мной получен: геройского нашего Колычева арестовать и допросить.
— Чей приказ?! На каком основании?
— Товарища Колобородова из Реввоенсовета армии. А основание то самое — активный враг Советской власти в недалеком прошлом да из богатых казаков. Не отдаст мне его Леденев — скорей, наоборот, меня арестовать прикажет. Давайте уж думать, что делать.
— А сами и думайте! — всадил Северин. — Кого боитесь больше — комкора или Реввоенсовет. А то ведь, как собака в чеховском рассказе — и на Каштанку, и на Тетку отзываетесь.
— А вы-то сами за кого? — поддел его Сажин. — Гляжу, по душе вам комкор, влюбились, Сергей Серафимыч, простите уж, как девушка в героя. А где же ваша совесть большевистская, чтоб судить по уму, без пристрастия? Ведь даже Бог велел: не сотвори себе кумиров, не поклоняйся им и не служи.
— Да на что ж я, по-вашему, закрываю глаза? — зашипел Северин на ходу, ощущая растущую злобу на сажинскую правоту. — Сами, что ли, не видите, что врагу, может, только и надо, чтоб нас лбами столкнуть? А и впрямь не отдаст он вам Колычева — кого тогда придется арестовывать? Его самого? Со всем, что ли, корпусом? Буденному прикажете идти на Леденева? Ведь фронт рухнет, фронт. Своими руками развалим!
— Да ну и что ж нам делать-то? — чуть не заплакал Сажин. — Что ж получается: и тронь — развалишь, и не тронь — то же самое? Мне приказ саботировать? Да и так рассудить: ведь этот Колычев с Чюпахиным и Проговоревым в одной тюрьме сидел, покуда сам комкор их оттуда не достал. А где те оба были до вчерашнего дня? В Партизанской бригаде да в одном эскадроне с Телятниковым — им его и зарезать, не так? Прибрали беднягу тишком и «льюис» евонный присвоили — не похоже на правду?
— А Колычев при чем? О чем его намерены допрашивать? Не контра ли он и не был ли дружен с Чюпахиным? Вы что, не понимаете, что кто-то нарочно их нам подставляет, под самый нос происхожденьем тычет: кулацкий сын и в белых был — бери. А Леденев за них горой — так он-то и главарь.
— Так опять же похоже на правду. Или кого же вы подозреваете? Ну, кроме меня?
— А всех, — сказал Сергей, — кто на первый взгляд вне подозрений.
— Так, стало быть, и самого комкора тоже? — пропел Сажин ласково, и в темной пасти башлыка почудилась Сергею какая-то совсем уже поганая улыбка. Так ухмыляются чужой беспомощности, уродливым усилиям слепого выбраться из леса.
