Толстой не участвовал в этом сражении и поэтому не описал его в «Севастопольских рассказах». Однако в его дневнике есть краткая запись от 4 августа: «3 и 4 был в походе и в неудачном, ужасном деле»
[709]. Горная батарея Толстого не была задействована в ходе сражения, но можно с полным основанием предположить, что он наблюдал за разворачивающейся на его глазах катастрофой, что еще больше подорвало его веру в высшее командование русских. Причем настолько, что он сочинил сатирическое стихотворение (первая строка «Как четвертого числа» указывает на дату по старому стилю) о событиях на Черной речке, которые его так расстроили. Вот отрывки из этого стихотворения:
Долго думали, гадали,
Топографы все писали
На большом листу.
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить…
…
А там Сакен-генерал
Все акафисты читал
Богородице.
И пришлось нам отступать…
[710]
Язвительные строки Толстого быстро стали популярными в русской армии; их пели все, что способствовало окончанию его военной карьеры. Отсутствие подробного плана и общая неопределенность относительно намерений Горчакова до и во время сражения — всего лишь две из множества причин поражения русских. Как уже отмечалось, отсутствовали координация между соединениями и частями и интеграция артиллерийской поддержки. В результате этих многочисленных ошибок сражение распалось, как отмечал Сергей Ченнык, «на отдельные эпизоды», достигнуто единство цели. Проблему усугубляли другие ошибки, в частности, плохая организация марша и ряд тактических ошибок во время атак на уровне дивизий и полков. Ченнык винит в неудаче и «опоздание выхода резервов», хотя это вопрос спорный. Кроме того, он критикует децентрализацию командования русскими войсками. Другие комментаторы считают такое делегирование полномочий — поощрение тактической инициативы в рамках общей оперативной цели — скорее положительным, чем отрицательным фактором. Ченнык указывает на главную проблему, когда жалуется на «полное несоблюдение элементарной секретности»
[711]. В результате оказался утрачен фактор внезапности: союзники приготовились к атаке русских и решительно ее отразили.
Британские войска непосредственно не участвовали в сражении на Черной речке, но часть из них располагалась вблизи поля боя, в том числе Стерлинг, теперь офицер штаба заново сформированной Шотландской дивизии под командованием сэра Колина Кэмпбелла
[712]. Через день после сражения он писал: «Я уверен, что видел две тысячи мертвых русских на равнине за Черной речкой». Эта оценка подтвердилась на следующий день, когда он попал на поле боя. Тем не менее он отдавал дань уважения противнику, заметив, что русские, которые шли в атаку «похоже, проявили беспримерную храбрость». Он прибавил, что «сардинцы проявили себя очень хорошо», что согласуется со словами Патулло, который отметил, что сражение было «необыкновенно блестящим и успешным, и доказало, что сардинцы — хорошие солдаты»
[713]. Один из участников боя, лейтенант Джузеппе Франческо Череза ди Бонвилларе, писал в дневнике о радости, охватившей солдат после битвы, прибавив, что «к вечеру прибыло шампанское»
[714]. У сардинцев были все основания для праздника. И британцы, и французы оценили их стойкость и мужество, что создало основу для доверия и дружбы, которые не только сохранялись до конца этой кампании, но и помогли обеспечить поддержку Франции королевству Сардиния-Пьемонт во время Второй итальянской войны за независимость 1859 г. К сожалению, мемориальная часовня сардинцев на вершине горы Гасфорта была разрушена во время боев Второй мировой войны
[715].
После неудачи русских на Черной речке и Патулло, и Стерлинг поняли, что штурм союзниками Севастополя — вопрос времени. Отметив, что «мы ничего не должны предпринимать, пока не прибудут новые мортиры», Стерлинг чуть позже писал о «регулярной утечке в окопах, что очень раздражает». Он имел в виду небольшие, но постоянные потери союзников. «Каждый день, — рассказывал он 17 августа, — идут в атаку 2800, из которых обычно выбывает двадцать». Далее он прибавляет: «У врага, конечно, тоже большие потери; говорят, почти 300 в день». По мнению Стерлинга, в Севастополе «всех жителей выслали», а их дома «превратили в госпитали». Сожалея о потерях с обеих сторон, он делает вывод, что «человечество слишком дорого платит за фантазии Петра и Екатерины»
[716]. Другими словами, основание русскими Севастополя и его последующая оборона слишком дорого обошлись всем сторонам. Стерлинг затронул серьезную проблему: стоит ли город уже пролитой за него крови
[717].
Первоначальной реакцией русских на исход битвы на Черной речке стало скорее разочарование, чем отчаяние. Но когда они осознали масштаб поражения, в Севастополе воцарились «уныние и печаль». Как писал один из очевидцев, М. А. Врончевский, «всякий понял, что отныне участь Севастополя решилась… все были подавлены предстоящею гибелью города и флота»
[718]. Русские могли ожидать скорого возобновления бомбардировки и последующего штурма укреплений города, подобных попыткам, предпринятым 18 июня. Но силы союзников (особенно французов) были настолько велики, что опасности мог подвергнуться любой сектор оборонительной системы.
