«Так среди смерти и разрушения закончилась великая осада Севастополя. Драма, с ее многочисленными скучными пассажами и сценами, вызывающими острый и болезненный интерес, длилась почти год, в качестве актеров в ней участвовали три величайших государства на земле, а публикой служил весь мир. Катастрофа устранила многие трудности, разрешила многие сомнения и опровергла многие пророчества»
[764].
Бои почти прекратились. Несмотря на отсутствие официального перемирия, не говоря уже о подписанном мире, все чувствовали, что кампания практически завершена. Однако это ощущение оказалось преждевременным, поскольку союзникам пришлось снаряжать экспедицию для атаки на русские форты в Кинбурне в устье реки Днепр 17 октября 1855 г. Тем временем Хэмли, размышляя об окончании боевых действий под Севастополем, переключил внимание с города на «пустынное плато, с которым восточная армия теперь так хорошо знакома». На этой священной земле были разбросаны «кости многих людей… русских и турок, французов и англичан». Не без напыщенности он заключает: «Когда ушли эти великие армии, опустели города из палаток и затихло последнее эхо топота солдат на марше, гула лагерей и грома артиллерии, эти безлюдные земли, куда только заходят лисы и залетают орлы, для нас и наших потомков останутся колонией мертвецов»
[765].
Рассказы Хэмли об осаде Севастополя публиковались в журнале Blackwood’s Magazine. Литературный и военный таланты способствовали успешной карьере Хэмли после Крымской войны, в том числе назначению в 1859 г. на должность профессора военной истории в недавно открытом штабном колледже британской армии. Его главный труд «Военные операции» (The Operations of War), опубликованный в 1866 г., стал основным учебником в этом заведении.
Официальная британская позиция относительно падения Севастополя была выражена в докладе генерала Симпсона лорду Панмуру от 9 сентября, в котором он сообщал о «блестящих результатах вчерашней атаки, которая завершилась взятием города, доков и общественных зданий и уничтожением последних трех кораблей русского флота на Черном море». Отдавая дань успеху союзника в преодолении «кажущейся неприступной обороны» Малахова кургана с «той пылкой храбростью, которая отличает французскую атаку», главнокомандующий затем нарисовал героическую картину неудачной британской операции:
«[Атакующие колонны] покинули траншеи по условленному сигналу и двинулись вперед вслед за отвлекающей группой из 200 человек и командой с лестницами из 320 человек. Преодолев ров и установив лестницы, солдаты тут же устремились на штурм парапета Редана и прорвались на выступ. Необыкновенно упорный и кровавый бой продолжался почти час, но, несмотря на максимальную поддержку и проявленную величайшую храбрость, удержать позиции оказалось невозможным».
Более того, Симпсон подчеркнул «отвагу, проявленную войсками, хотя их стойкость не была вознаграждена успехом, который они, вне всякого сомнения, заслужили»
[766].
Контр-адмирал сэр Эдмунд Лайонс, командующий Средиземноморским флотом и Черноморской эскадрой, в донесении первому секретарю Адмиралтейства Ральфу Осборну от 10 сентября подтверждал, что «северо-восточный шторм и сильное волнение исключают для любого корабля возможность действовать против батарей, расположенных на подветренном берегу этого открытого рейда». Таким образом, не состоялось повторение дуэли между деревянными кораблями союзников и каменными береговыми батареями 17 октября 1854 г., а у новых английских судов, таких как флагман Лайонса винтовой «Роял-Альберт» (Royal Albert), не было возможности продемонстрировать свои преимущества. Однако одна техническая новинка все же оказала влияние на события 8 сентября 1855 г.: «французские и британские корабли, оснащенные мортирами, приданными флоту, вели чрезвычайно эффективный огонь со своих позиций в бухте Стрелецкая». Свой доклад Лайонс заканчивает восхвалением гармоничных взаимоотношений с французским флотом, упоминая о «храбром коллеге вице-адмирале Брюа» и их «превосходнейшем взаимопонимании и сердечном сотрудничестве в великом деле человечества, в котором мы все участвовали».
Естественно, взгляды французов на падение Севастополя были более оптимистичными. Наполеон III пожелал, чтобы осада завершилась демонстрацией французского военного успеха или даже триумфа. Крымская кампания достигла поставленной цели, стратегической и политической. Пришла пора раздавать заслуженные награды. Например, Пелисье получил звание маршала Франции, а после возвращения домой, 22 июля 1855 г., ему был пожалован титул «герцога Малаховского». Его подчиненные Боске и де Канробер также получили маршальские звания.
Тем временем Александр II, вынужденный признать падение Севастополя, решил совершить поездку из Санкт-Петербурга на юг России, чтобы посетить войска. Ее целью было не просто поднятие боевого духа: император, вне всякого сомнения, хотел узнать мнение командиров в действующей армии относительно того, как следует дальше вести кампанию, а также о будущем М. Д. Горчакова как главнокомандующего. Царь прибыл в Николаев в середине сентября и провел в нем и в Одессе шесть недель — этот период совпал с атакой союзников на Кинбурн. В конечном счете император направился в Крым, и 28 октября (9 ноября) в Симферополе его встретил Горчаков. В тот же день Александр II проинспектировал 4-ю и 5-ю пехотные дивизии, а затем подразделения 4-го корпуса в окрестностях реки Кача. На следующий день в сопровождении братьев, великих князей Николая и Михаила, он посетил солдат 5-го корпуса в долине Бельбек, оборонительные сооружения на северной стороне Севастополя, а затем войска, стоявшие лагерем у Инкермана и Мекензиевых высот. За следующие два дня император закончил свое напряженное турне посещением русских аванпостов и 1 (13) ноября отбыл из Крыма
[767]. Его визит в крымскую армию помнят до сих пор. Памятная табличка в деревне Тополи в долине реки Альма на полпути между Симферополем и Бахчисараем рассказывает об инспекции 2-го корпуса 28 октября (9 ноября). Другую мемориальную табличку можно увидеть в Юхары-Каралез (в настоящее время село Залесное) в 20 километрах к востоку от Севастополя, где 30 октября (11 ноября) 1855 г. император инспектировал войска 3-го корпуса
[768].
Во время инспекции войск до Севастополя Александр II, судя по хвалебному рассказу Тотлебена, «в самых милостивых выражениях благодарил войска за их верную службу и геройское мужество, оказанное при защите Севастополя». Как неравнодушный и просвещенный правитель, царь посетил раненых и лично поблагодарил их за принесенные жертвы. Он «милостиво разговаривал с нижними чинами, имеющими знак военного ордена
[769], расспрашивая о делах, за которые они получили отличия, и выслушивал ответы с отеческою благосклонностью». Войска в ответ выражали верность императору «восторженными криками „ура!“», а офицеры «в сердечном увлечении, толпами теснились вокруг монарха, чтобы выразить ему чувство их беспредельной любви и готовность умереть за него с радостью»
[770]. Перед отбытием из Крыма Александр II издал указ, согласно которому все участники героической обороны Севастополя награждались серебряной медалью на Георгиевской ленте
[771]. Этот символический акт имел огромное историческое значение: черный и оранжевый цвета Георгиевской ленты подчеркивают значимость Севастополя в истории российского государства. Жители города, как и русские во всем мире, до сих пор с гордостью ежегодно демонстрируют Георгиевские ленточки 9 мая, когда отмечают День Победы в Великой Отечественной войне.
