В ночь с 21 на 22 апреля руководитель большевиков Гавен встретился с командирами местных частей Красной армии, представителями флота и портовых рабочих и проинформировал их, что долго защищать Севастополь невозможно. Однако для организованной эвакуации Черноморского флота времени достаточно. Окончательного решения о начале этой операции не приняли, но в Евпаторию и Севастополь были направлены дополнительные части, чтобы укрепить опасный участок фронта вдоль реки Альма.
Пока продолжались споры относительно судьбы Черноморского флота, на юг продвигались немецкие войска и, независимо от них, украинцы. 23 апреля Кош писал, что «мы уже в центре Симферополя». Размышляя, как будут развиваться события, он отмечал, что «большевики окопались вдоль исторической реки Альма», имея в виду поле сражения Крымской войны. Затем он снова выразил надежду, что противник даст бой на этом рубеже, но не станет отступать в «крепость», то есть в Севастополь
[1021]. 24 апреля ситуация в Симферополе совсем запуталась. Теперь Кош признал легитимность украинцев, коль скоро они служат в воинском подразделении, сформированном правительством в Киеве, а также их хорошую организацию. Тем не менее он считал, что «у них нет никаких причин быть в Крыму»
[1022]. Очевидно, он еще не понял (или Эйхгорн его не проинформировал), что украинцы имеют те же намерения, что и он, — занять Севастополь и завладеть как можно бо́льшим количеством кораблей Черноморского флота. Пока штаб армейской группы Эйхгорна в Киеве пытался получить у киевских властей ответ относительно их намерений, немцы в Симферополе — в тот момент численностью уступавшие украинцам — не могли ничего предпринять и ждали дальнейших указаний. В этой неопределенной ситуации большевики предприняли контратаку на город. Контратака была отбита, однако, по мнению Коша, она являлась «невероятной дерзостью» и показала, что немцы столкнутся со «значительным сопротивлением как перед Севастополем, так и внутри его»
[1023].
В тот же день положение Коша осложнил еще один фактор. Он принял делегацию крымского курултая, с которым большевики жестоко расправились в середине января 1918 г. Представители татар объяснили Кошу свое желание учредить Татарскую Крымскую республику. Понимая значение того, что сообщили ему посетители, Кох немедленно передал содержание состоявшейся беседы генерал-фельдмаршалу Эйхгорну. 25 апреля он присоединился к своим войскам в Севастополе, поселившись в резиденции бывшего командующего 7-м армейским корпусом русской армии, генерала от инфантерии Экка. Кош узнал, что Экк и его жена, оба говорившие «на почти идеальном немецком», были ограблены большевиками — с груди престарелого генерала сорвали медали. Пожилая чета потеряла единственного сына, погибшего в сражении при Танненберге в 1914 г.; теперь они жили в бедности и все время боялись за свою жизнь
[1024].
В Севастополе мнения относительно того, как поступить с военными кораблями в гавани, разделились. 25 апреля Центральный комитет Черноморского флота (Центрофлот) телеграфировал в Киев с просьбой заключить перемирие, обещая передать Украине флот. В тот же день в Симферополь выехала делегация, чтобы начать переговоры с немецким командованием о прекращении наступления на Севастополь ввиду передачи флота Украине. Но Севастопольский совет занял прямо противоположную позицию и решил эвакуировать в Новороссийск флот, армию и максимальное число гражданских лиц
[1025].
К 27 апреля Кош чуть лучше узнал украинский контингент в Симферополе «с которым он надеялся избежать серьезного конфликта». Вероятно, две-три тысячи человек были «в большинстве своем офицерами, которые служили в качестве солдат». По его мнению, в нарушение всех договоренностей между генерал-фельдмаршалом Эйхгорном и украинским правительством эта группа «пыталась забрать Крым для Украины». Поскольку это намерение не совпадало с целями немцев, Кош приказал, чтобы украинцы перешли в его подчинение и не участвовали в любых операциях за пределами Симферополя. Предвосхищая реакцию украинцев, он дал указание своим войскам в 10:00 окружить их, задействовав тяжелое вооружение, и одновременно вызвал к себе командира украинцев атамана Зураба Натиева из дивизии Бобочана. В то же время войска Коша отражали еще одну атаку большевиков на Симферополь и вели наступление на Феодосию, которая в конечном итоге была взята 30 апреля. Уступив превосходящей силе, раздосадованные украинские части 27 апреля вернулись поездом на север, в район Джанкоя
[1026]. Несмотря на то что украинские войска не вошли в Севастополь, они тем не менее сыграли свою роль в давлении на большевиков в Крыму.
На протяжении всего дня 27 апреля сам Кош и штаб его корпуса издавали приказы, связанные с продолжением операции в отношении Севастополя. Его план был достаточно прост. 28-го числа подразделения 15-й дивизии ландвера должны совершить фланговый марш вдоль южного берега Крыма в направлении Балаклавы, окружив большевистские войска, в том числе те, которые попытаются бежать из Севастополя. На следующий день остальные подразделения 15-й дивизии (на левом фланге) и 217-я пехотная дивизия (на правом фланге) должны начать главное наступление на Севастополь вдоль главного шоссе, ведущего в город. Баварская кавалерийская дивизия будет удерживать восточную часть Крыма и проводить разведку в направлении Керчи
[1027].
Кош не верил, что большевики легко сдадут Севастополь, и поэтому составил план штурма укрепленного города. Совершенно неожиданно к нему пришло подкрепление, которому он обрадовался. К нему явился офицер русской армии генерал-майор Ремизхан, собравший небольшой отряд татарских добровольцев, и попросил оружие и амуницию. Кош с готовностью предоставил оружие, поскольку нуждался в людях. Ремизхан сообщил, что вдовствующая императрица Мария Федоровна и великий князь Николай Николаевич живут под домашним арестом «в ялтинском дворце» (вероятно, в Дюльбере), охраняемые большевиками. Кош объяснил, что его войска освободят их, но большего он обещать не может, поскольку «к членам императорской семьи теперь следует относиться как к обычным частным лицам». В язвительном замечании жене (вероятно, он не сказал этого русскому генералу — по вполне очевидным причинам) Кош предположил, что «если они немного поголодают, это будет очень скромным наказанием за разжигание войны». Явно не будучи поклонником русской монархии, он меланхолично прибавил: «sic transit gloria mundi» — «так проходит мирская слава»
[1028].
