В ночь с 15 на 16 апреля большевики предприняли массированное наступление, застав врасплох французский аванпост на Мамелоне и «выбив защитников» с этих позиций. На следующее утро «подразделения сенегальцев вернули его на остриях штыков» — как и в предыдущем конфликте. Но аналогии с Крымской войной могут увести нас слишком далеко. В 1919 г. не было такого скопления сил, старые оборонительные сооружения разрушились, а на их месте не были построены новые, чтобы противостоять атаке с суши. Французские и греческие солдаты поспешно перегородили улицы заграждениями из колючей проволоки, чтобы остановить наступление Красной армии, а для их прикрытия установили пулеметные гнезда. Французы удерживали восточный сектор севастопольского периметра до входа в Южную бухту, а греки отвечали за южную часть. Британские солдаты и морские пехотинцы остались на кораблях, но 16 и 17 апреля авиация Королевского флота «хорошо поработала бомбами и пулеметами», атакуя «вражеские батареи и войска на Балаклавской дороге». Вероятно, сочетание артиллерийского огня с кораблей и поддержки артиллерии оказало «огромное психологическое воздействие», и в конце дня 17 апреля большевики снова попросили о встрече, чтобы обсудить условия перемирия. В конечном итоге к полуночи 25-го числа боевые действия прекратились.
Опасаясь, что большевики, «еще не обладающие большими силами вне города», могут «использовать перемирие, чтобы перебросить в Крым существенные подкрепления», Калм-Сеймур сомневался в разумности такого шага. Однако он мог лишь давать советы французским союзникам, но не приказать им сражаться и защищать Севастополь. Несмотря на то что Труссон был в звании полковника, его назначили «главным командующим союзными войсками в Крыму» с «полномочиями генерал-майора». Таким образом, по рангу он был равен контр-адмиралу Королевского флота. Особенно сильные разногласия между союзниками возникли из-за желания британцев затопить в бухте как можно больше русских кораблей, а также уничтожить значительные запасы снарядов и мин в арсеналах Севастополя. Французы беспокоились, что взрыв «разрушит город», но британцы настаивали, что нужно уничтожить как можно большее количество боеприпасов
[1089].
Гоф-Колтроп, недовольный соглашением, достигнутым между французами и большевиками, направил своему военно-морскому коллеге письмо с жесткими, бескомпромиссными возражениями:
«…мы твердо намерены оказывать помощь генералу Деникину и Русской Добровольческой армии. В этих обстоятельствах любой компромисс с их врагами, если он не диктуется абсолютной военной необходимостью, по моему мнению, будет разрушительным для их интересов и поэтому ошибочным. Несмотря на то что союзники не смогли предотвратить вторжение в Крым армии большевиков, в высшей степени важно не позволить им захватить ценные ресурсы Севастополя. Если они получат базу, это создаст постоянную угрозу нашим морским коммуникациям на Черном море, и нам придется возобновить противолодочную войну и защищать торговые суда от нападений».
Гоф-Колтроп ясно дал понять Амету, что «если эвакуация Севастополя превратится в военную необходимость», то делом «первостепенной важности будет разрушение без возможности восстановления всех кораблей и военного имущества… которое может тем или иным способом использоваться против союзников». Более того, он предупреждал, что «предыдущий опыт взаимодействия с большевиками не дает оснований предполагать, что мы можем рассчитывать на строгое соблюдение обязательств, которые они взяли на себя, подписав соглашение с нами»
[1090].
Обязанности Калм-Сеймура не позволяли ему сосредоточить все свое внимание на Севастополе. Он должен был поддерживать войска Добровольческой армии и помогавшие им британские подразделения. В то время как Красная армия окружала Севастополь, остатки Добровольческой армии в Крыму защищали Керченский полуостров, построив линию обороны поперек перешейка к востоку от Парпача. Корабли союзников (британские, французские и греческие) заняли позиции к северу (в Арбатском заливе) и к югу (в Феодосийском заливе) от полуострова, чтобы оказывать обороняющимся огневую поддержку
[1091]. 19 апреля Калм-Сеймур отбыл из Севастополя в Новороссийск, где планировал встретиться с генералом сэром Джорджем Милном, главнокомандующим сухопутными силами Черноморского региона, а затем вместе с Милном встретиться с Деникиным в Екатеринодаре (современный Краснодар) на Кубани. Но британский адмирал так и не добрался до пункта назначения. По пути он получил тревожное сообщение от корабля Королевских ВМС «Калипсо», что французский флот взбунтовался и что было принято решение об эвакуации из Севастополя. Калм-Сеймур немедленно повернул назад; это произошло в ночь с 20 на 21 апреля. По прибытии в Севастополь, в 11:00, капитан Тезингер доложил, что случилось в его отсутствие.
Вечером 19 апреля волнения начались на линкоре «Жан Бар», а затем распространились на «Франс». 20 апреля к протестам присоединились экипажи линкоров «Жюстис», «Мирабо» и «Верньо». На кораблях «Жан Бар» и «Франс», центрах мятежа, были подняты красные флаги, а матросы громко пели «Интернационал». В попытках погасить бунт на двух линкорах начальство сначала поспешно запретило, а затем разрешило увольнительные на берег
[1092]. Около пятисот человек с этих кораблей сошли на берег, чтобы устроить «демонстрацию вместе с местными большевиками», которые расхаживали по улицам Севастополя с красными флагами. Патруль с «Жана Бара» попытался остановить их и дал несколько залпов поверх голов демонстрантов, а затем греческие солдаты стали стрелять прямо в толпу. Обстановка еще больше обострилась, когда полковник Труссон объявил общую тревогу и приказал дать три залпа шрапнелью по демонстрантам. В результате «погибли около сорока французов и русских». Демонстрация была рассеяна, и моряки вернулись на корабли, но мятеж распространился на другие французские суда, стоявшие на якоре в Севастопольской бухте. Мятежники потребовали, чтобы французская эскадра немедленно возвращалась во Францию, и заявили, что экипажи отказываются выполнять свои обязанности до тех пор, «пока не будет названа дата отплытия». Они потребовали, чтобы их делегатам предоставили право связываться друг с другом на разных кораблях. И самое главное, французские матросы «отказались стрелять в большевиков»
[1093].
Познакомившись с основными фактами, касающимися мятежа, Калм-Сеймур нанес визит адмиралу Амету. Неудивительно, что французский коллега «был очень расстроен». Французский адмирал предлагал разумные шаги по восстановлению дисциплины среди его подчиненных, но принял решение об эвакуации из Севастополя, поскольку «невозможно удерживать его в условиях мятежа на кораблях». Затем Калм-Сеймур поговорил с греческим адмиралом Коколудисом на борту его флагмана «Килкис» и с полковником Смитоа, старшим офицером связи, поддерживавшим контакты с французами. Оба офицера возражали против эвакуации. Смит сообщал, что «во французских и греческих подразделениях решительно возражают против эвакуации» и что «их боевой дух значительно укрепился после обстрела большевиков с кораблей и возвращения Мамелона». Более того, солдаты союзников «желали удержать» Севастополь и «были чрезвычайно недовольны тем, что французы их подводят»
[1094].
