Не подлежит сомнению, что Сенявин и другие офицеры и моряки российского Черноморского флота любили и уважали своего адмирала, глубоко скорбели о нем. В начале своей карьеры Томас Маккензи проявил себя храбрым и отважным офицером, помогая уничтожить турецкий флот в Чесменском сражении, а в последние годы своей службы на российском флоте руководил строительством города и порта. Он многого достиг благодаря профессиональным знаниям, энергии и, не в последнюю очередь, природному очарованию и силе характера.
Маккензи похоронили с воинскими почестями на холме над Южной бухтой. Внизу раскинулось его создание — Севастополь, новая военно-морская база, построенная трудами экипажей российских кораблей. Как пишет В. С. Усольцев, холм, на котором похоронили адмирала, «назывался длительное время Мекензиев курган, но после Крымской войны это название изменили на Зеленый холм, а затем на Красную горку»
[181]. Сегодня на этом месте стоит постамент со старым танком Т-34 — памятник боям, которые шли здесь во время Второй мировой войны. Точное место захоронения Маккензи неизвестно; более того, в Севастополе нет даже мемориальной доски в честь основателя города. Вероятно, это объясняется его иностранной, шотландской фамилией. Советские историки (и даже некоторые современные местные источники) ошибочно приписывали роль и достижения Маккензи его подчиненному Сенявину
[182]. Дом Маккензи, превратившийся в резиденцию губернатора, пережил Крымскую войну, но был снесен в начале 1900-х гг. при реконструкции участка вокруг площади Нахимова.
Единственное напоминание о Маккензи сегодня — это гряда лесистых холмов, Мекензиевы горы, к востоку от города, а также бульвар Томаса Маккензи в жилом районе в северной части Севастополя, около железнодорожной станции Мекензиевы горы недалеко от Инкермана. Возможно, когда-нибудь Севастополь восстановит историческую справедливость — если возродится кампания по увековечению памяти основателя города, начатая Владимиром Усольцевым
[183].
Опись имущества покойного Маккензи в Севастополе дает представление об образе жизни этого необычного русского шотландца. Как отмечает один русский историк, у него был «барский вкус и привычка к комфорту, что граничило с роскошью в убогих условиях первых лет существования Севастополя». Можно лишь догадываться, откуда взялась эта роскошь в таком нищенском окружении, не стоит исключать и растрату. Вероятно, Маккензи ни в чем себе не отказывал. Ему принадлежали: «…Несколько имений с множеством скота и птицы, голубятня, конюшня с двенадцатью лошадьми и семь разных экипажей для путешествий. Его дом, несомненно самый большой в городе, с золочеными перилами, изразцовыми печами и шелковыми занавесками, изобиловал красивой мебелью, хрусталем, фарфором, столовым серебром и картинами, и впоследствии послужил резиденцией императрицы [Екатерины II]. Адмирал оставил после себя восемь перстней с драгоценными камнями и 2213 рублей наличных денег, а также шестнадцать колод карт и 56 книг»
[184].
Тем временем многострадальная жена Маккензи Анна, давно оставленная в Кронштадте, обратилась к Потемкину за помощью в получении сведений о имуществе ее покойного мужа. Она попросила, чтобы его душеприказчиком назначили капитана первого ранга Тисдейла, живущего в Севастополе сослуживца Маккензи, которого она, вероятно, хорошо знала. Потемкин, в свою очередь, 18 апреля 1786 г. (ст. ст.) написал генералу Михаилу Васильевичу Каховскому, командующему войсками в Крыму, приказав разобраться и доложить. На это потребовалось почти три месяца. 15 июля (ст. ст.) Каховский направил капитану первого ранга графу Войновичу, который принял командование Черноморским флотом после смерти Маккензи, документ за подписью членов комиссии, специально созданной для оценки имущества Маккензи. К своему глубокому огорчению, Анна выяснила, что ее расточительный муж оставил огромную кучу долгов, значительно превышавшую стоимость его движимого и недвижимого имущества.
Длинный список кредиторов, составленный Каховским, включал не меньше пятидесяти отдельных счетов на общую сумму 2919 рублей 10 копеек, значительные деньги для того времени. Большая часть неоплаченных счетов от торговцев (греков, итальянцев, русских, татар и турок) относилась к строительным материалам, одежде, еде и напиткам. Один из них, в сумме 107 рублей и двадцати копеек за 8310 пластин черепицы, был выписан местным татарином. Маккензи также задолжал 230 рублей и 13 копеек херсонскому мяснику. Еще один крупный долг в 500 рублей касался суммы, уплаченной бригадиром Тищевым за серебряный сервиз, который Маккензи ему так и не привез; вероятно, контр-адмирал просто прикарманил эти деньги. Самый большой и самый странный долг был у Маккензи перед некой «Сарой Александровной, дочерью Марии», которая ссужала ему 150 рублей в год. Поскольку период, о котором шла речь, составлял «четыре года, восемь месяцев и одиннадцать дней», то адмирал задолжал женщине как минимум 600 рублей, а скорее больше 700. Но и это еще не все. Под отдельным номером в документах Маккензи, хранящихся в Государственном архиве Симферополя, числится любопытный счет, выставленный неким британцем Р. Робинсоном, который утверждал, что Маккензи должен ему 467 рублей 95 копеек. Эта сумма состояла из нескольких более мелких долгов за фейерверки, а также за обучение Маккензи их изготовлению и использованию. Еще один крупный счет был выставлен за ремонт потолка в доме Маккензи.
Все эти неоплаченные счета означали, что продажа собственности Маккензи не принесет Анне никаких или почти никаких денег. Пытаясь хоть как-то обеспечить вдову, Екатерина II (по всей видимости, по совету Потемкина) приказала устроить аукцион по продаже движимого и недвижимого имущества Маккензи. Насколько известно автору, история не сохранила сведений, кто получил выгоду от аукциона, Анна или кредиторы Маккензи. В целом создается впечатление, что Фома Фомич Маккензи был яркой личностью, много сделал для Севастополя в первые годы существования города, но в то же время был мотом, который жил на широкую ногу и тратил гораздо больше, чем позволяли его скромные доходы.
Не подлежит сомнению, что Томас Маккензи был дамским угодником. После него осталась бездетная вдова в Кронштадте и пятилетний сын (Томас Генри Маккензи) от миссис Марии Брайн из Портсмута, вероятно зачатый во время его пребывания в городе зимой 1780/81 г. Была еще и безымянная «бедная английская девушка», которая якобы жила с ним в Севастополе и, вероятно, пережила его, но осталась «в бедности» — предположительно, та самая «мисс Салли», о которой упоминал Сенявин
[185]. Жена Маккензи тоже жила в бедности. После того как она обратилась за помощью к адмиралу Грейгу, «указом Екатерины II дом в Кронштадте был передан ей в пожизненное пользование»
[186]. До своей преждевременной смерти в возрасте 45 лет Маккензи любил поесть, выпить и, как и многие его соотечественники на чужбине, нарядиться в национальный костюм. Вероятно, личность адмирала наилучшим образом характеризует «содержимое его погреба и гардероба». Например:
