«Я слышал… наш командир, сэр Дж. Бергойн, говорит об уверенном разрушении [Севастополя] через 24 часа после того, как мы откроем огонь. В настоящее время он не разрешает ставить на позиции ни одну пушку, чтобы не раздражать врага, который ускорит свои работы. Для неинженера это кажется превосходной тактикой, однако он говорит, что все наши пушки будут установлены на позиции за одну ночь и одновременно начнут мощный обстрел. Но мы невооруженным глазом видим ежедневную работу противника, и он чрезвычайно изобретателен»
[484].
Пока союзники готовились к планомерной осаде, подтягивая артиллерию и прокладывая траншеи («параллели») напротив русских бастионов, защитникам города такой поворот событий придавал решимости и мужества. Тотлебен писал:
«Теперь было ясно, что неприятель не решался прямо идти на штурм и намерен строить батареи, с целью сбить нашу артиллерию, и что такими образом можно выиграть еще насколько дней. Все в Севастополе поздравляли друг друга с этим событием, все видели в нем немаловажное ручательство в спасении города»
[485].
Усиленная подготовка британцев и французов к осаде продолжалась и во вторую неделю октября, и у Тотлебена «теперь не оставалось уже никакого сомнения, что союзники не решались прямо штурмовать Севастополь, а предпочли приступить к медленной постройке батарей, чтобы предварительно ослабить или сбить нашу артиллерию»
[486]. Таким образом, быстрое окончание конфликта становилось все менее вероятным: если город не будет взят быстрым, решительным штурмом, то и союзников, и русских ждет долгая, изнурительная и кровавая осада. Так и произошло: осада захватила зиму и затянулась почти на год.
16 октября 1854 г. Раглан издал приказ для британской армии, развернутой под Севастополем. В те времена, когда штабные офицеры не проходили специального обучения и еще не были введены стандартные оперативные процедуры, не существовало установленного формата письменных приказов. Раглан просто представил список из семнадцати кратких инструкций, не объединенных логической последовательностью. В них содержались не только важные подробности, такие как время начала бомбардировки («приблизительно в половине седьмого французскими и английскими батареями, совместно с объединенным флотом»), но и явно лишние, например, указание, что «мясо для ужина должно быть приготовлено как можно раньше, завтра утром, на тот случай, если армии придется наступать»
[487]. На взгляд современного специалиста, в приказе Раглана почему-то отсутствует информация, которая сегодня считается обязательной, — общая оценка ситуации (описание вражеских и дружественных сил), цель или боевая задача подчиненных соединений, намерения командующего и общая концепция операции, схема маневра. Можно лишь догадываться, что, по мнению Раглана, за бомбардировкой могла последовать атака пехоты — возможно, в первый же день, но не обязательно. Поэтому дивизиям приказывалось иметь «команды саперов… с приготовленными кирками и лопатами, ломами и камнедробилками, мешками с порохом, лесорубочными топорами и лестницами». Еще интереснее выглядят следующие распоряжения: «В случае наступления [sic!] главнокомандующий, в частности, требует от генералов, командующих дивизиями и полками, и офицеров, командующих ротами, объяснить своим подчиненным настоятельную необходимость не нарушать строй и сохранять порядок» — как будто это был церемониальный парад королевских гвардейцев в Лондоне, а не атака на вражеский город
[488]. Такие соображения мешали творческому использованию местности в сражении на Альме.
Раглан не описывает необходимых условий для наступления: вероятно, все зависело от того, будет ли полностью подавлена русская артиллерия и образуется ли достаточно широкая брешь в обороне противника. Как ни посмотри, намерения британского главнокомандующего остаются неясными. В частности, в его указаниях не упоминается взаимодействие французских и британских сил на суше и на море, если не считать предполагаемое местоположение генерала де Канробера на поле боя — в «Maison d’Eau, слева от британской линии, справа от французских позиций»
[489]. В целом Раглан давал указания своей армии по порядку ведения боевых действий, но не объяснял оперативные цели и необходимость синхронизации действий сухопутных и морских сил, артиллерии, инженерных подразделений и пехоты. Тем не менее этот документ был не самым плохо сформулированным приказом кампании: худший издали через девять дней, во время Балаклавского сражения.
«Объединенная», или совместная, операция, в которой участвуют две или более армейские службы, перед которыми поставлена общая цель, является одним из самых сложных видов боевых действий. Еще больше такая задача усложняется перед началом или в самом начале конфликта, когда различные участвующие в ней силы не имеют опыта в выполнении своих задач и во взаимодействии друг с другом. Проблемы усиливаются при наличии многонациональных сил. Таким образом, плохое планирование и неудачное осуществление первой бомбардировки Севастополя стало первым проявлением серьезных трудностей, с которыми союзники сталкивались на протяжении всей Крымской кампании. Требовалось не только тесное взаимодействие между французами и британцами; операции на суше, будь то подготовительная бомбардировка или штурм города, должны были тщательно координироваться с действиями флотов. Однако в британском и французском флотах не было согласия относительно наилучшего способа атаки на береговые укрепления русских — на якоре или в движении. Более того, опытные моряки знали, что современные морские орудия не слишком эффективны против правильно сконструированных береговых фортов, каменных или земляных, а также что их корабли уязвимы перед раскаленными докрасна ядрами. Чем ближе дистанция стрельбы, тем больше ее эффективность, несмотря на повышенный риск повреждения ответным огнем русских. Но главный вопрос заключался в цели бомбардировки береговых укреплений: должны ли британские и французские корабли нанести отвлекающий удар, чтобы отвлечь русских защитников города от наземной атаки, или поддерживать эту атаку — и как это лучше сделать? Поэтому было очень сложно достичь необходимого согласия и последующих совместных действий относительно времени и места — и не в последнюю очередь относительно желаемого оперативного эффекта.
Неудивительно, что командиры сухопутных подразделений хотели бы получить от своих флотских коллег максимальную поддержку, причем как можно дольше. Однако флот союзников, выгрузивший на берег большое количество пушек и снарядов к ним, не мог вести огонь продолжительное время, а угол прицеливания и дальность стрельбы позволяли доставать только до береговых батарей, расположенных ближе всего к входу на рейд Севастополя. Более того, среди командования флота имелись серьезные разногласия по поводу разумности и метода атаки. Вице-адмирал сэр Джеймс Дандас, главнокомандующий британским флотом, не хотел ввязываться в неравный бой между деревянными кораблями и каменными фортами, опасаясь, что его флот понесет большие потери и союзники утратят контроль над Черным морем. Его подчиненный, контр-адмирал Эдмунд Лайонс, командующий «прибрежной» эскадрой британских кораблей и, вероятно, наиболее близкий по духу и образу мыслей к Раглану, наоборот, меньше беспокоился из-за безопасности кораблей и с воодушевлением относился к идее совместной бомбардировки и штурма Севастополя
[490]. Вице-адмирал Фердинанд Альфонс Гамелен хотел обезопасить корабли, настаивая, чтобы они вели огонь в движении. 16 октября 1854 г., за день до начала бомбардировки, командующий французскими силами де Канробер отверг предложение Гамелена, указав, что такой осторожный подход вряд ли убедит русских в серьезности атаки, не говоря уже о том, что не нанесет серьезного ущерба. Гамелен и Дандас немедленно дали приказ своим кораблям вести огонь, став на якорную стоянку, что вынудило поспешно изменить планы. Поскольку снарядов не хватало, особенно у французов, раньше уже было решено, что корабли начнут бомбардировку поздно утром, когда огонь морской артиллерии может совпасть, как все надеялись, с атакой пехоты союзников на Севастополь. В результате, учитывая непредсказуемость развития событий, шансы на согласованную атаку с суши и моря были в лучшем случае слабыми. Но по крайней мере удалось договориться об одном: британский флот возьмет на себя цели на северном берегу Севастопольской бухты, а французский — на южном.
