Они взяли в гараже грузовик и направились в лес. По пути заехали в маленькую деревушку — нанять нескольких местных, чтобы те расчищали им путь в джунглях и показывали дорогу.
Деревня была очень бедной. Глиняные хижины, ни электричества, ни проточной воды. Проулки утопали в грязи, пахло там отвратительно. Кругом кишели мухи. Люди в грязной одежде были неприветливы. Женщины прикрывали лица, сопливые дети были одеты в тряпье.
Вскоре один из американцев в грузовике сказал: «Здесь воняет». Другой поддержал его: «Они живут, как животные». И в заключение молодой авиатехник добавил: «Да, жить им незачем, они уже почти мертвы».
Что тут скажешь? В их словах была доля истины.
Но тут заговорил старый сержант. Он был молчуном и высказывался нечасто. Если бы не военная форма, его, наверное, можно было принять за одного из суровых деревенских мужчин. Он взглянул на авиатехника и сказал: «Ты думаешь, им незачем жить, да? Ну, если ты так уверен, почему бы тебе не взять нож, не слезть с грузовика и не пойти убить одного из них?»
В грузовике повисло гробовое молчание…
Сержант продолжил: «Я тоже не знаю, почему они так цепляются за жизнь. Может, из-за своих сопливых детей или этих женщин в шароварах. Но, как бы то ни было, они ценят свою жизнь и жизни тех, кого любят, так же, как и американцы. И если мы не перестанем говорить о них гадости, они вышвырнут нас из своей страны!»
Какой-то солдат спросил, что мы, благополучные американцы, можем сделать, чтобы показать, что мы уважаем крестьян как равных, несмотря на их нищету. Сержант, не задумываясь, ответил: «Не будьте трусами, слезьте с грузовика, погрузитесь по колено в грязь и овечий навоз. Наберитесь смелости и пройдите по деревне с улыбкой на лице. И когда увидите самого страшного и вонючего крестьянина, сумейте посмотреть ему в глаза и дать понять, что вы знаете, что этот человек страдает так же, как вы, и надеется так же, как вы, и, как и все мы, хочет лучшего для своих детей. Или так, или мы проиграем».
«Этика воина», даже если считать этот кодекс всего лишь благим намерением, показывает, что американская армия прошла долгий путь с тех пор, когда солдаты отзывались о вьетнамских крестьянах как об «узкоглазых чурках», когда военные с неохотой брались за расследования зверств в отношении гражданского населения, таких как бойня в Сонгми. Бывший морпех Джек Хобан, способствовавший принятию «Этики воина», писал мне: «Когда в 1970-х я поступил в морскую пехоту, наш девиз был „Убивать, убивать, убивать“. Вероятность того, что когда-то он сменится кодексом чести, который учит быть „защитниками всех прочих — в том числе врагов, если это возможно“, была равна нулю».
Конечно, войны, которые в первом десятилетии XXI в. Америка вела в Афганистане и Ираке, показали, что страна вовсе не отказывается повоевать. Но даже они очень отличаются от войн прошлого. В обоих конфликтах фаза межгосударственной войны была короткой, а уровень военных потерь (по историческим стандартам) — низким
[665]. Больше всего людей в Ираке погибло по причине межобщинного насилия и последовавшей анархии, а к 2008 г. число американцев, сложивших голову в Афганистане, составило 4000 (сравните с 58-тысячными потерями в ходе Вьетнамской войны). И даже это число привело к избранию президента, который два года спустя завершил военную миссию в Афганистане. В этой войне военная авиация США даже во время самых активных бомбежек талибов в 2008 г. следовала гуманитарному протоколу, одобренному организацией «Хьюман Райтс Вотч» (Human Rights Watch) за «эффективную минимизацию ущерба мирному населению»
[666]. Политолог Джошуа Голдстайн, рассуждая о том, почему стратегия интеллектуальных ударов помогла значительно снизить количество потерь среди гражданских в Косово и в обеих войнах в Ираке, прокомментировал использование военных дронов против «Талибана» и «Аль-Каиды»
в Афганистане и Пакистане в 2009 г.:
Там, где раньше армии пришлось бы пробивать себе дорогу к укрытиям боевиков, по пути убивая и изгоняя гражданских десятками тысяч и сровняв с землей города и деревни беспорядочным артиллерийским огнем и бомбовыми ударами, чтобы достать нескольких вражеских бойцов, теперь дроны направляют единственную ракету в дом, в котором засели боевики. Да, иногда такие удары наносятся ошибочно, но по любым историческим меркам уровень потерь среди гражданских снизился кардинально.
Эта тенденция зашла так далеко и мы так легко приняли ее за должное, что единственная шальная ракета, убившая в феврале 2010 г. десять мирных жителей в Афганистане, стала сенсационной новостью. Тем не менее эта ужасная трагедия стала исключением на фоне в целом низкого уровня вреда, нанесенного мирным жителям в ходе крупнейшего военного наступления за все восемь лет вооруженного конфликта. И даже эти десять смертей заставили американского командующего войсками принести глубокие извинения президенту Афганистана, а для мировых СМИ этот случай стал главной новостью всей этой военной кампании. Дело не в том, что убийство десяти гражданских «нормально», а в том, что в любой войне прошлого, всего несколько лет назад, такой эпизод вряд ли вообще привлек бы чье-то внимание. Масштабная гибель мирного населения считалась необходимым и неизбежным, хоть и безрадостным, побочным продуктом войны. То, что мы входим в эпоху, когда такие допущения больше не релевантны, — это и вправду хорошая новость
[667].
Суждение Голдстайна подтвердилось в 2011 г., когда журнал Science обнародовал данные о гибели мирного населения из документов WikiLeaks и ранее засекреченных баз данных военной коалиции, возглавляемой США. В этих документах утверждается, что с 2004 по 2010 г. в Афганистане погибло около 5300 гражданских лиц, причем большая часть из них (около 80 %) стали жертвами талибских повстанцев, а не сил коалиции. Даже если удвоить эту цифру, это все равно экстраординарно низкий уровень гибели гражданского населения для крупной военной операции, особенно в сравнении с Вьетнамской войной, где в ходе военных действий погибло как минимум 800 000 гражданских лиц
[668].
