Отец чуть позже вернулся и занял свое место за столом. Он рассказал, что на одного из ссыльных напали его же товарищи, утверждая, что он пытался их отравить.
— Опять! — воскликнула мать.
— Здесь это дело обычное.
Когда нападавшие схватили предполагаемого отравителя, тот стал кричать, и прибежали солдаты, проходившие рядом с лачугой. Ссыльные отказались выдавать своего пленника, тогда вмешались другие солдаты. Спор вылился в форменное сражение.
— Что вы решили? — спросила я, не показывая, как меня волнует его ответ.
— Я вернул солдат туда, где они расквартированы, и предоставил ссыльным самим улаживать свои дела.
— Что они сделают со своим товарищем?
— Будут судить, вероятно. Они в этом достаточно поднаторели, и я могу на них положиться, когда речь идет об их внутренних распрях.
Потянувшись на стуле, он сделал жест, как будто умывал руки.
— А как зовут виновника волнений?
— Кажется, это человек, который считается вашим поклонником, дочь моя. Еще один. Мне начинает казаться, что вы излишне популярны среди этих бесчестных людей.
— Вы преувеличиваете, отец. Поклонник у меня всего один. Бедняга, и я ничем не виновата в его безумии. Его зовут…
— Степанов. Именно он. Так вот, что-то подсказывает мне, что ваши дорогие ссыльные скоро вас от него избавят.
Я встала, не говоря ни слова. Кровь отлила у меня от лица, и я чувствовала, что сейчас потеряю сознание. Что этот никчемный Степанов мог натворить? Заговор так и не раскрыт, а между тем ссыльные едва его не убили… Может, он распустил язык, предупредил кого-нибудь о своих намерениях? Я поднялась в свою комнату за шубой и меховыми сапогами. Проходя мимо зеркала, заметила, что я бледна до синевы. Через десять минут я услышала, как повозка отца тронулась с места под перезвон колокольчиков. Я знала, что отец собирался в порт. Едва он отбыл, я вышла и со всех ног кинулась к лачугам ссыльных.
VI
В лачугах царило смятение. Ссыльные с замкнутыми лицами входили и выходили. В самых старых домах, где собирались маленькие группы заговорщиков, шли оживленные споры. Стоило им меня заметить, как все умолкали.
Я искала Августа. Он наткнулся на меня случайно, когда шел с опущенной головой, направляясь из одного собрания в другое. Узнав меня, он быстро согнал с лица мелькнувшее выражение досады и заставил себя перейти на ласковый тон.
— Афанасия! Какое счастье… вы меня искали?
Я ухватилась за колкие рукава его толстой шубы. Уходя из дома, я забыла надеть перчатки. Мороз нещадно щипал руки.
— Давайте найдем место, где мы могли бы остаться одни.
Казалось, он не понял моей просьбы, думая, что я жду от него ласки.
— У меня сейчас неотложные дела…
— У меня тоже. Мне необходимо немедленно переговорить с вами.
Август огляделся вокруг и с недовольным видом зашагал к лачуге, стоящей немного на отшибе. Мы зашли в нее. Она была необитаемой и служила чем-то вроде склада. Тюки мехов громоздились почти до потолка. От них шел кислый запах плохо выделанной кожи. Но главное, они заглушали звук. Август прикрыл дверь, которая запиралась изнутри на грубо выпиленную деревянную щеколду. Зажег две свечи, стоящие на бочке.
— Где Степанов? — сразу же спросила я.
— Степанов? Почему вас волнует эта жалкая личность?
— Отвечайте.
— Он недалеко отсюда, в надежном месте, под охраной наших друзей.
— Живой?
— Больной, как мне сказали. Но да, живой. А что?
— Что именно он сделал?
Август сурово на меня посмотрел. В голове у него наверняка вертелось множество вопросов по поводу моих чувств к этому человеку, который никогда не делал тайны из своей страсти ко мне.
— Отвечайте, умоляю. Потом я вам открою, в чем тут дело.
— Ну что ж, он попытался отравить нас, и мы схватили его в тот момент, когда он готовил у себя зелье.
Я посмотрела Августу прямо в глаза. Он выдержал мой взгляд, не моргнув.
— Это ложь, — сказала я. — Он хотел раскрыть ваш заговор, а вы ему помешали.
— Наш заговор?..
— Не будем терять время, друг мой. Я все знаю. Бегство, которое вы замыслили, двадцать четыре заговорщика, судно, которое вы собираетесь захватить, чтобы покинуть Камчатку.
Август остолбенел. Я затруднялась определить выражение его лица: в нем боролись страх, удивление, гнев, любовь тоже, как я надеялась.
— Я только хочу знать, что сделал Степанов.
Он заколебался, потом ответил глухим голосом:
— Он попросил о встрече с комендантом, чтобы раскрыть ему тайну. Это было вчера после полудня. Караульный его не пустил.
— А потом?
— Он вернулся к себе и начал писать длинный донос. У нас были все основания следить за ним. Один из наших зашел к нему под каким-то предлогом и застал его сидящим за столом и чиркающим по бумаге. Я приказал схватить его. Он заорал. Проходящий казацкий дозор стал его защищать. Наши друзья объединились, чтобы помешать им. Подошло подкрепление. В конце концов подъехал комендант и успокоил войска. И предоставил нам судить несчастного.
— Что вы с ним сделаете?
— Я еще не знаю. Помешаем навредить нам.
— Выслушайте меня, Август.
Пришло время во всем признаться. Я присела на тюк с мехами и предложила ему сделать то же самое.
— Я выяснила все подробности вашего заговора благодаря болтливости моей горничной. И это я попросила бедного безумца, у которого в голове бредовые грезы, донести о заговоре моему отцу.
— Вы!
— Я.
— Но… почему?
— Чтобы спасти вас, Август. Я знаю, что вы связаны обязательствами, что ссыльные вынуждают вас следовать за ними. Я хотела освободить вас, вот и все. И если этот способ оказался негодным, нам следует придумать другой. Я не покину вас, Август.
Я видела, как менялось его лицо, пока я говорила. Он открыл рот, чтобы ответить, но слова не шли. Он поднялся, отвернулся к костяным ребрам хижины, потом встал ко мне лицом:
— Ничей я не пленник, Афанасия.
— Что вы хотите сказать?
— Я по доброй воле вступил в этот заговор и остаюсь в нем без всякого принуждения.
— Вы заявляете мне, что… вы меня обманули?
Приглушенная атмосфера замкнутого пространства, колеблющееся пламя свечей, животный запах мехов, наваленных в полутьме, — все придавало сцене странную торжественность. Когда Август приблизился, чтобы доверить мне свои мысли, он показался мне прекрасным, как никогда. Как бы неприятно мне ни было услышать его слова, вид его очерченного тенями лица, благородство манер, гармоничные движения сильных рук наполнили меня неожиданным счастьем.
