— Боюсь, не смогу убедить вас в этом, как и во многом другом, — добавил он, сам не зная, говорит ли он о Мадагаскаре или о марках и гербовом сборе. — Но какая разница! Поскольку теперь мы свободная нация, то можем обратиться за поддержкой к всесильному правительству. Благодарение Богу, у нас не тирания, а мы больше не подданные. Когда народ чего-то хочет, он это берет.
Он дал знак Августу и Афанасии подойти к нему ближе. Взял их руки и крепко пожал:
— Я сам помогу вам. Если мое имя еще не пустой звук в этой стране, можете мне поверить: вы получите то, чего желаете. Вы увезете отсюда все, что вам требуется, и сделаете свободным народ, который вас избрал.
Сцена была трогательная, и даже Салли смягчилась, видя, какой энергией наполнила эта встреча старика.
Джефферсон пустил в ход весь свой дипломатический талант, который ему предстояло проявлять на новом поприще: он проигнорировал обиду и постарался сохранить лицо. Для него Франклин был уже прошлым. В данном случае он ошибался.
Он покинул дом патриарха, скрывая мелькнувшую на лице презрительную улыбку.
Август и Афанасия тоже решили уйти, прежде выпив со стариком по стаканчику бренди и провозгласив тост за свободу.
Оставшись наедине с Ричардом, Бенджамин Франклин отказался от ужина. Он впал в легкое оцепенение, исполненное волнений и грез, стараясь сохранить в себе свежесть аромата лилий и жасмина, исходивший от королевы Мадагаскара.
Были призваны слуги, они подняли его в кресле и перенесли на второй этаж. Час спустя он заснул счастливым.
Эпилог
Двадцать пятого октября тысяча семьсот восемьдесят четвертого года корабль «Интрепид», оснащенный двадцатью пушками и двенадцатью мушкетонами
[51], покинул причал Балтимора.
Август Бенёвский с Афанасией и сыном были на борту. Судно зафрахтовала одна американская торговая компания. Вмешательство Франклина стало решающим в получении поддержки. Он сумел убедить коммерсантов, что независимость лишит их привилегий в колонии и внесет разлад в установившийся обмен со старой метрополией, а значит, они должны искать новых партнеров.
На долю «Интрепида» выпала миссия создать опорный пункт на восточном побережье Мадагаскара и наладить торговый обмен с Америкой.
К своему большому сожалению, Август не сумел завербовать в Америке плотников, каменщиков, кузнецов и виноделов, на которых он так рассчитывал, чтобы дать возможность Мадагаскару развиваться. Ему пришлось довольствоваться людьми, не внушающими особого доверия, которым он к тому же посулил обширные владения и благоденствие; они неизбежно будут разочарованы, не увидев всех этих благ. Впрочем, у него еще будет время на месте разобраться, чем их занять.
Вместе с тем он собрал группу искренних сторонников, исповедующих те же идеалы. Некоторые бежали вместе с ним с Камчатки. Другие были поляками, сражавшимися за американскую независимость. Все разделяли его мечту создать в Африке свободную колонию по образу Соединенных Штатов.
Они решили покинуть изменчивый и подчас суровый климат Новой Англии ради солнечной и ласковой земли Мадагаскара.
Атмосфера на борту была проникнута беспечной апатией. Каждый знал, что путешествие будет долгим. Медленный ход корабля под гигантскими, надутыми ветром парусами баюкал умы и заставлял грезить одних о том, что им предстоит обрести, а других — о том, что они теряют.
Даже моряки заразились этой меланхолией. Когда подошли к Карибским островам, ласковый бриз, теплый воздух и обжигающее солнце размягчили сердца, и каждый отдался на волю своего воображения.
Может, именно эта расслабленность и стала причиной ошибки капитана в прокладывании курса? Никто не знает, но факт в том, что корабль, намеревавшийся пересечь Атлантику, оказался у берегов Бразилии, где и сел на мель возле острова Жуана Гонсалвиша, неподалеку от устья реки Амаргозы. Эта вынужденная стоянка на экваторе заняла многие месяцы.
Время тянулось медленно. Маршрут, по которому только и могли совершать прогулки потерпевшие кораблекрушение, пролегал вдоль нескончаемых песчаных пляжей, куда море выбрасывало обломки водорослей и отполированную гальку. Малыш Шарль был уже в том возрасте, когда пора было начинать обучение, и Август давал ему уроки на борту судна. Капли пота ученика и учителя падали на печатные страницы, пятная прозу Декарта и Руссо. После полудня, но еще до того, как внезапно наступала экваториальная ночь, отец и сын сражались на пляже бамбуковыми тростями вместо шпаг. На берег спустили лошадей, которых перевозили на судне в трюмах. Шарль научился ездить верхом, и ему это так понравилось, что он целыми днями где-то пропадал, взнуздав рыжую кобылу.
Когда ремонт судна был закончен, корабль встал под паруса и одним махом пересек Атлантику, обогнул, не делая остановки, мыс Доброй Надежды и прибыл в Мозамбик, чтобы пополнить запасы.
Потом судно направилось к Мадагаскару. Август колебался между западным побережьем, где имелся риск наткнуться на арабов, и восточным, где бывали французы.
С момента их отъезда минуло девять лет. За это время могло произойти все, что угодно. Осторожность диктовала, что следует пристать к берегу на нейтральной территории. Идеально подходила северная часть Мадагаскара, возле мыса Сан-Себастьян, недалеко от острова Нуси-Бе. Высадившись на берег, Август встретил группу аборигенов, которые согласились проводить его к королю Ламбуину. Тот встретил его криками радости и оказал самое теплое гостеприимство. Афанасия с Шарлем тоже сошли на сушу. Ламбуин предоставил им отдельное жилище. Первую ночь они провели в просторной хижине, самой большой, какую только мог отыскать король, но сырой и темной.
Мальчик открыл для себя мальгашскую ночь, такую непроглядную, что звезды казались слишком яркими, чтобы можно было долго на них смотреть. Воздух был напоен запахами корицы и морских водорослей. Сплетенные из рафии
[52] стены хижин плохо защищали от ветра, дующего с моря. Снаружи шептались женщины, разжигая огонь, чтобы готовить пищу.
Август и Афанасия провели ночь, лежа на подстилке, обнявшись и слушая шум леса и побережья. Их охватило чувство одиночества, какого они еще никогда не испытывали. В начале своих странствий, когда они еще не повидали мир, они, оказавшись на пустынных пространствах Дальнего Востока, не имели возможности с чем-то их сравнивать. Теперь же они побывали везде и все оставили. Ради чего? Ради счастья или химеры? Ни один из них не знал, но обоих мучило мрачное предчувствие.
Однако страшились они только смерти любимого.
В ночи раздавались крики. Перекликались невидимые птицы. Насекомые ползали по перегородкам, издавая шум, словно кошки. А издалека, приглушенный расстоянием и густой растительностью, доносился мерный, как неумолимое колебание гигантского маятника, шум прибоя.
