— К твоему сведению, сам доктор Генри Киссинджер говорит, что Нето и те, кто с ним, — последователи Карла Маркса, а их противники настроены проамерикански.
— Ты только представь, — сказала Лия, — мбунду и народы Конго воевали друг с другом на протяжении последних шестисот лет, и только теперь доктор Генри Киссинджер выяснил причину: Конго — за Соединенные Штаты, а мбунду — последователи Карла Маркса.
— Ха! — воскликнула Ада. Это был фактически первый произнесенный ею за день слог. Теперь она разговаривает, но словами не разбрасывается.
Ада сидела сзади, мы с Лией — впереди. В основном вела машину я, поскольку я к этому привычна. Приходилось сбрасывать скорость задолго до знака «Стоп», потому что водители в Восточной Африке были такими же безбашенными, как в Браззавиле. Было трудно сосредоточиться на дороге, когда мои сестры давали мне популярный урок мировой демократии.
— Вы, конечно, можете смеяться, — произнесла я, — но я читаю газеты. Рональд Рейган оберегает нас от социалистических диктаторов, и вы должны быть ему за это благодарны.
— Социалистических диктаторов? Например?
— Не знаю. От Карла Маркса. Это он все еще руководит Россией?
Ада так хохотала на заднем сиденье, что я испугалась, как бы она не опи́салась.
— Ох, Рахиль, Рахиль, — вздохнула Лия. — Позволь мне преподать тебе маленький урок политологии. Демократия и диктатура — политические системы; они зависят от того, кто правит страной. Социализм и капитализм — системы экономические. Они зависят от того, кто владеет богатствами твоей страны и кого надо кормить. Соображаешь?
— Я не говорила, что я большой знаток. Только сказала, что читаю газеты.
— Ладно, давай возьмем, например, Патриса Лумумбу. Бывший премьер-министр Конго, его партия выиграла всенародные выборы. Он был социалистом, верившим в демократию. Потом Лумумбу убили, и ЦРУ заменило его на Мобуту — капиталиста, верящего в диктатуру. В марионеточном спектакле американской истории это — счастливый конец.
— Лия, к твоему сведению, я горжусь тем, что американка.
Ада усмехнулась, а Лия хлопнула себя по лбу.
— Как ты можешь так говорить? Ты же больше чем полжизни ногой туда не ступала!
— Я сохранила свое гражданство. Каждое Четвертое июля я вывешиваю в баре американский флаг.
— Впечатляет, — заметила Ада.
Мы ехали по главной грунтовой дороге вдоль побережья, направляясь к Того. Вдоль залива тянулись обширные пляжи с пальмами, колыхавшимися под ветром, на фоне белого песка вырисовывались фигурки голых черных детишек. Как на красочной открытке. Мне хотелось закончить этот нелепый разговор и просто получать удовольствие. Почему Лие нужно постоянно зудеть?
— Если хочешь знать, Лия, — сообщила я, просто чтобы подвести черту, — твой драгоценный Лумумба, придя к власти, стал бы таким же отвратительным диктатором, как все они. Если ЦРУ и другие избавились от него, то сделали это во имя демократии. Ни одна живая душа не станет против этого возражать.
— Живая? — вклинилась Ада. — А что бы сказали мертвые?
— Послушай, Рахиль, — продолжила Лия, — ты не понимаешь. При демократии Лумумба сумел бы дольше двух месяцев пробыть главой государства. Конголезский народ получил бы возможность решить, нравится он ему или нет, и если нет — сместить его.
— Эти люди ничего сами решать не могут! — возразила я. — Клянусь, моя кухарка до сих пор не в состоянии запомнить, какой сковородой пользоваться для приготовления омлета! Ради Бога, Лия, тебе не хуже, чем мне, должно быть известно, какие они.
— Да, Рахиль, потому что я замужем за одним из них.
Я постоянно забывала об этом.
— Ладно, лучше мне помолчать.
— Как обычно, — вставила Ада.
За время путешествия я помню лишь один день, когда мы не ссорились. Мы добрались до Бенина, не поубивав друг друга, здесь Ада захотела посмотреть знаменитые деревни на сваях. Но, как вы понимаете, дорога туда оказалась размытой. Мы с Лией попытались объяснить ей, какие тут, в Африке, дороги: сегодня она есть, а завтра ее нет. Повсюду стоят знаки вроде: «Если этот знак под водой, дорога непроходима». Кое-как мы пришли к согласию — порешили на том, что вместо деревни на сваях отправимся к старинному дворцовому комплексу в Абомее, который был единственной туристской достопримечательностью на сотни миль вокруг. До Абомея мы добрались по карте — к счастью, дорога к нему была на месте — и припарковались в причудливо выглядевшем центре города, где росли огромные жакаранды. Найти дворец было нетрудно, поскольку он был окружен гигантской стеной из красной глины и имел величественный вход. На скамейке клевал носом англоговорящий гид, соизволивший проснуться и согласившийся провести для нас экскурсию. Он рассказал нам, что в былые века, до прихода французов, абомейские короли имели огромные дворцы и красивую одежду. Они запечатлели свою историю в сказочных коврах, которые висят и теперь на дворцовых стенах, и у них были искусно сделанные ножи, мечи и все такое, с помощью чего они завоевывали и обращали в рабство соседние племена. Короли убивали людей направо и налево, вещал гид, а черепами врагов украшали свои дома. Это оказалось правдой! Мы увидели и ковры, на которых были изображены всякие акты насилия, и мечи, и ножи, и даже трон, опиравшийся, как на ножки, на четыре человеческих черепа, покрытых бронзовыми пластинами, — как наши сувенирные детские туфельки!
— Вот что мне нужно для вестибюля в «Экваториале»! — пошутила я, хотя мысль, что эти «ножки» были когда-то головами живых людей, была немного пугающей для трех часов дня.
Это отнюдь не сказочное королевство, скажу я вам. Там насильно заставляли женщин становиться женами-рабынями короля, чтобы те производили на свет детей высокого ранга. У одного короля могло быть пятьдесят, а то и сто жен. Если король был особо продуктивным, то и больше. По крайней мере, так поведал нам гид, может, чтобы произвести на нас впечатление. По праздникам, если верить ему, они сгоняли и убивали толпы рабов, перемалывали их кости, смешивали с кровью и с землей и возводили из этого стены своих храмов! А когда король умирал, сорок его жен убивали и хоронили вместе с ним!
— А с ним хоронили его любимых жен или самых плохих — как их отбирали? — спросила я.
Гид ответил, что скорее всего это были самые красивые из жен. Когда король заболевал, все его жены, наверное, распускали волосы и начинали день и ночь есть сладости, чтобы испортить себе фигуры.
Несмотря на то, что в остальные дни недели мы с Лией постоянно собачились, в тот день, во дворце, притихли, как мертвые летучие мыши. Я мысленно возвращалась назад по кругу: расовые беспорядки в Южной Африке, посольские приемы в Браззавиле, походы по магазинам в Париже и Брюсселе, охота на животных в Кении — все это я уже видела. Но этот дворец был чем-то новым. От него у меня по коже бегали мурашки. Мы брели по узким коридорам, любуясь произведениями искусства и вздрагивая при виде костей, торчавших из стен. О чем бы мы ни спорили, все это меркло, когда мы замечали человеческие останки вокруг. Я дрожала с головы до ног, хотя день был жаркий.
