Порой я воображаю себя в окружении детей — иначе зачем бы я вела дневник, записывая в него то, чему научилась в Африке? Однако ты и пикнуть ничего не можешь, даже собственным детям, без разрешения мужа. Это ужасное препятствие.
Мой папа говорит: женщина, которая не вышла замуж, уклоняется от Божьего промысла — потому-то (помимо напрасно потраченных денег) он против того, чтобы мы с Адой поступали в колледж. Я уверена, что отец прав. Но, не учась в колледже, откуда я получу знания, чтобы учить других? И какой нормальный американский парень дважды посмотрит на всезнайку-географичку со ссадинами на коленях, если он может легко заполучить девушку с высоким бюстом? Полагаю, мне просто нужно подождать и посмотреть, что будет. Господь свое дело лучше знает. Он заранее планирует, какого мужа какой жене предназначить, если вообще намеревается дать ей супруга. Если для меня у Бога нет парня на примете, это Его дело.
Вот у Рахили никогда не возникало сомнений по этой части. Как только сестрица преодолела первый шок, поняв, что нового альбома группы «Плеттерс» ей здесь не видать, равно как и мохеровой двойки, а также места, где можно в ней покрасоваться, она горячо увлеклась идеей сундука с приданым — или сделала вид, будто увлеклась. Плюхнувшись животом на кровать, согнув ноги в коленях и задрав их кверху пятками, Рахиль поднесла список заданий к глазам и начала серьезно изучать его. Наверное, она думала, что должна закончить все за неделю: вышить монограммы на гостевых полотенцах, обвязать крючком воротнички… И это было единственное время, когда Рахиль не закатывала глаза и не откидывала волосы, а честно работала.
Мы с Адой вытаскивали свое шитье на террасу, чтобы иметь возможность продолжать наблюдение за всем, что происходит в мире. Что-то случилось между нами после того дня, как лев преследовал ее, как предполагала и о чем до сих пор говорила вся деревня. Завидев нас, они обожали показывать на Аду пальцем и изображать львиный рык, что не позволяло нам забыть о случившемся. Но была во всем этом и положительная сторона: происшествие с Адой вызвало большой приток прихожан в церковь отца. Люди думали: раз Иисус сумел защитить ото льва бедную хромую девочку, значит, наверняка он хорошо присматривает за своими христианами. И это в тот момент, когда все считали, будто их африканские боги разгневались на нас и собирались преподать нам урок. По представлениям деревенских жителей, это было нечто вроде соревнования между богами, в котором Иисус с Адой победили. Папа, разумеется, полагает, что это суеверный и чересчур поверхностный взгляд. Но, по счастливому стечению обстоятельств, он прочитал проповедь о Данииле во рву со львами за несколько дней до того, и теперь они, естественно, бежали по воскресеньям в церковь, отталкивая друг друга. И причиной всему была Ада. Отец, разумеется, рад и доволен Адой, что бы ни говорил. Он обнял ее за плечи на людях! Что не совсем справедливо.
Но мы с ней пока по-прежнему составляли друг для друга основную компанию. Прикованные к дому мамиными инструкциями, словно угрюмые медведи в неволе, мы с завистью смотрели, как Нельсон уходит по своим делам, свободно передвигаясь по деревне и подхватывая какакака всякий раз, когда пожелает. Мы видели его круглый розовый шрам, который будто подмигивал нам сквозь деревья, как маленький смеющийся глаз. Еще мы наблюдали за Метуселой. Тот после четырех месяцев свободы все так же околачивался возле дома, что-то бормоча. Было странно слышать голоса членов собственной семьи, доносящиеся с ветвей дерева, словно они превратились в летающих духов, всецело занятых поеданием арахиса и бананов и произнесением приветственных фраз. Порой по ночам попугай пугал нас, если мы забывали, что он спит в уборной. Поверьте, испытываешь шок, когда, присев пописать, вдруг слышишь позади себя голос, с воодушевлением восклицающий: «Сестра, Господь велик!» Но нам было жаль его, и мы прихватывали для него кусочки фруктов и следили за тем, чтобы дверь в уборную всегда была закрыта и заперта на щеколду, иначе мангуст или виверра могли проникнуть внутрь и разделаться с птицей.
Сначала мне хотелось, чтобы Метусела вернулся и опять жил в клетке, но папа заявил, что это неправильно. Мы отпустили Метуселу на волю, поскольку он создавал затруднения для нас и сам переставал быть той благородной птицей, какой создал его Бог. Я болела за то, чтобы Метусела научился жить на свободе. Уж не знаю, за что болела Ада, пока мы занимались на веранде рукоделием, одновременно наблюдая, как попугай ковыляет с ветки на ветку. Вероятно, ей вообще было безразлично — просто любопытно посмотреть, что произойдет дальше. Ада — она такая. Не чувствует себя обязанной заботиться о спасении своей души в загробном мире, а может, даже и в этом. Ада лишь наблюдает за жизнью со стороны, равнодушно.
Разумеется, она не прикладывала усилий ради своей женской судьбы. Ада делала странные, мрачные вещи для будущего приданого: черную кайму на салфетках и прочее, что, естественно, удручало маму. Руфь-Майя была избавлена от изготовления приданого. Ей разрешалось лежать в гамаке вместе с нами и играть в плетенку шнурком из пряжи, если она пообещает не убегать и ничего себе не ломать.
Я сидела, развалясь в гамаке, и лениво работала над своей скатертью, только чтобы поддерживать мамину надежду, что когда-нибудь я выйду замуж, но вскоре работа захватила меня. Само по себе стегание крестиков муторно, однако перспектива прекрасна: мама предусмотрительно выбрала для меня цветочный рисунок, зная, как я люблю всякую растительность. По углам скатерти должны были появиться букеты анютиных глазок и роз, соединенные вдоль краев сплетающимися зелеными лианами. И так же, как давным-давно Дух воплотился в теле Христовом, первая махровая роза начинала проявляться на моей скатерти. Глядя на нее, я представляла весь сад.
Тем не менее исполнение «проекта» оказалось длительным. Рахиль покончила с полным комплектом столовых салфеток раньше, чем я вышила одну красную розу. Влажность была такая, что у нас капало с ресниц, и в этом сыром воздухе первый букет занял у меня столько времени, что вышивальная игла заржавела прямо в процессе работы.
Программа «сундучок надежды» не так уж долго оставалась нашим главным занятием. Рахиль надеялась слишком сильно, поэтому ей не хватило материала, а мы — слабо, и нам не хватило энтузиазма. До сих пор я достаю свою незаконченную скатерть и пытаюсь снова воодушевиться ею. Я даже молилась, чтобы сделаться более подходящей для замужества. Но ржавая игла оставляла оранжевые кружочки на ткани, которые могли разрушить мои ожидания.
Руфь-Майя
Я пыталась увидеть Нельсона голым. Не знаю, почему мне этого хотелось. Когда встает утром, первое, что он делает, — умывается в курятнике из помятого тазика. Нельсон моет затылок с розовой дыркой в нем до тех пор, пока кожа не начнет блестеть и весь он не обольется водой. Затем мрачно смотрит на свою одежду, произносит какое-то заклинание и надевает коричневые штаны и красную футболку. Это вся одежда, какая у него есть. Здесь у всех только одна одежда. Мои друзья — это мальчик в синей пижамной куртке, один в клетчатых закатанных штанах, один в шортах с большими белыми карманами, отвисающими сзади, и еще — в розоватой рубахе до колен и без штанов. Девочки штанов не носят. А на малышах вообще нет ни клочка одежды, они могут присесть и пописать, когда захотят.
