Среди ночи Лия вдруг резко садилась в кровати — ей надо было поговорить. Думаю, ее одолевал страх, но она часто выказывала раздражение в адрес мамы Мванзы, которая как о чем-то само собой разумеющемся рассуждала о том, что в доме должен быть сильный надежный мужчина. Лию беспокоило, что деревенские считали наш дом ущербным не потому, что мама была на пороге смерти, а просто у нас не было бакала мпанди — сильного мужчины, чтобы позаботиться о нас.
— Папа не охотится и не ловит рыбу, поскольку у него более высокое призвание, — запальчиво утверждала Лия с верхней койки, будто я этого не знала. — Неужели они не видят, как усердно он трудится на своей ниве?
Если бы я захотела поддержать дискуссию, то указала бы ей на то, что маме Мванзе его «нива», вероятно, напоминает игру в «Мама, можно?», состоявшую из длинной цепочки бессмысленных действий.
Не прошло и месяца, как в нашем домашнем хозяйстве возник хаос. Возвращаясь домой, папа обрушивал на нас все более и более суровый гнев, поскольку приготовление обеда находилось к тому времени в стадии спора, есть ли в муке черви или нет и есть ли у нас мука вообще. Когда гнев отца достиг накала, мы трое, потирая синяки, собрались на своего рода женское собрание. На сей раз мы расселись вокруг большого стола, за которым провели столько унылых часов, занимаясь алгеброй или историей Священной Римской империи, чтобы подвести итоги.
— Прежде всего нам надо продолжать кипятить воду, независимо ни от чего, — заявила Рахиль, наша старшая. — Ада, запиши это. Если мы не будем кипятить воду не менее получаса, то подцепим плебисцитов и много чего другого.
Принимается к сведению.
— Мы должны понять, что нам есть.
На полках в нашей кухонной кладовке оставалось еще немного муки, сахару, сухого молока, чая, пять банок сардин и андердаунские сливы. Я записала все это в колонку в своем блокноте. Ради сестер записала слева направо, как положено. Лия добавила к списку: манго, гуавы, ананасы и авокадо — плоды, которые с неисповедимой периодичностью (совсем как пути Господни) появлялись и исчезали, однако росли в нашем саду бесплатно. Бананы росли по всей деревне в таком изобилии, что люди воровали их друг у друга прямо средь бела дня. Когда дети мамы Мванзы срезали гроздь в большом саду у Нгузов, мама Нгуза подобрала те, что они обронили, и позднее отнесла им. Воодушевленные этим, мы с Лией срезали кисть величиной с Руфь-Майю за домом Ибена Аксельрута, невзирая на то, что он находился дома. Таким образом, фрукты были одним из продуктов, которые доставались бесплатно. Апельсины мы покупали на базаре, поскольку они росли глубоко в джунглях и их было трудно найти, но Лия утверждала, будто знает, где искать. Она назначила себя ответственной за сбор фруктов, что неудивительно: это была разновидность домашней работы, выполнение которой позволяло находиться как можно дальше от дома. Лия обязалась также собирать кокосовые орехи, хотя нам они на вкус напоминали свечной воск, как бы ни хвалили их конголезские дети. Тем не менее я вписала в блокнот «кокосовые орехи», чтобы список казался длиннее. Целью совещания было убедить себя, что волк пока не стоит у нашего заднего крыльца, а исходит слюной на краю двора.
В перерывах между жизненно важными наблюдениями Рахиль внимательно изучала кончики своих волос на предмет обнаружения посекшихся. При этом она напоминала косоглазого кролика. При упоминании кокосовых орехов Рахиль взвыла:
— На такой фруктовой диете мы можем умереть или даже получить расстройство желудка!
— Ну а что еще, по-твоему, можно получить бесплатно? — усмехнулась Лия.
— Кур, разумеется, — ответила Рахиль. — Мы можем убить их.
Лия объяснила ей, что мы не должны убить всех кур, потому что тогда у нас не будет яиц для омлетов — одного из немногих блюд, какие мы умели готовить. А вот если разрешить курам высиживать цыплят, мы увеличим свою стаю и тогда раз в месяц позволим себе жареного петуха. Сестры поручили мне принимать все решения относительно кур, считая, что я наименее склонна, поддавшись необдуманному порыву, совершать действия, о которых позднее пожалею. Часть моего мозга, ответственная за необдуманные порывы, была повреждена при рождении. Кто будет резать несчастных петушков, мы не обсуждали. Раньше это делала мама, с размаху. В старые времена, когда была более счастливой женщиной, мама рассказывала, что папа женился на ней из-за того, как она сворачивала шеи петухам. У мамы были свои тайны, но мы ими не интересовались.
Дальше Лия подняла сложный вопрос — о Нельсоне: почти половина яиц из нашего курятника шла на оплату его услуг. Мы стали обсуждать, что нам больше нужно: яйца или Нельсон. Теперь ему в сущности нечего было готовить. Но он кипятил воду, колол дрова и открывал нам множество повседневных килангских секретов. Я не способна кипятить воду и колоть дрова и не стала бы голосовать за то, чтобы избавиться от Нельсона. У каждой из моих сестер, судя по всему, были свои страхи на сей счет. В общем, тайным голосованием мы единогласно оставили его.
— Ну а я буду печь хлеб. Мама мне покажет как, — заявила Рахиль, словно это наконец решало все наши проблемы.
Мама, незамеченная, забрела на наше собрание и стояла у окна. Потом она закашлялась, и мы повернулись к ней: Орлеанна Прайс, та, что раньше пекла нам хлеб. На самом деле она не выглядела человеком, способным научить даже правильно застегивать пуговицы на блузке. Нам становилось не по себе, когда мы видели такой неопрятной свою мать, много лет учившую нас заправлять блузки в юбку и ходить, как леди. Почувствовав наше молчаливое неодобрение, она повернулась к нам. Взгляд ее голубых, как безоблачное небо, глаз был пустым.
— Все в порядке, мама, — произнесла Лия. — Ты можешь идти ложиться, если хочешь. — Лия не называла ее мамой с тех пор, как у нас прорезались первые коренные зубы. Орлеанна подошла и по очереди поцеловала нас в макушки, после чего, шаркая, снова удалилась к своему одру.
Лия повернулась к Рахили и прошипела:
— Ну ты, принцесса, ты же не умеешь даже просеять муку!
— Кто это говорит? Девочка-гений, — возмутилась та. — Могу я поинтересоваться почему?
В ожидании продолжения я грызла кончик карандаша.
— Да просто так, — ответила Лия, почесав коротко стриженную голову. — Уверена, ты и руку-то не засунешь в мешок с мукой, в которой копошатся долгоносики и личинки.
— В муке не всегда заводятся личинки.
— Ты права. Порой их пожирают тарантулы.
Я громко рассмеялась. Рахиль вскочила и вышла из-за стола.
Нарушив таким образом свое молчание в пользу Лии, я почувствовала, что должна ради восстановления равновесия и ей сделать втык. «ЕСЛИ МЫ НЕ БУДЕМ ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ…» — написала я в блокноте.
— Да знаю я: нас перевешают поодиночке. Но Рахили надо вести себя поскромнее. Она никогда и пальцем не шевельнула, чтобы сделать что-нибудь по дому, а теперь вдруг стала Рыжей Курочкой
[65].
