— Мы полагаемся на наших друзей, — добавила Селин.
— Да, — подхватил ее муж. — А чтобы поддерживать добрые связи, нужно понимать местные языки — китуба, лингала, бембе, куньи, вили, ндинги и язык этих чертовых говорящих барабанов.
Селин рассмеялась. Все мы, остальные, как обычно, чувствовали себя словно рыбы, выброшенные из воды. Если бы Руфь-Майя была в форме, она бы уже взобралась в лодку и болтала бы с детьми Фаулзов на всех этих языках, а также на французском и сиамском. Меня всегда интересовало, как они понимают друг друга, с помощью реальных слов или между ними существует какая-то иная естественная связь до того, как они повзрослеют. Однако Руфь-Майя была не в форме, поэтому стояла тихо, держась за мамину руку.
— Они предлагали нам уехать, — произнесла мама. — Совершенно определенно. Думаю, нам следовало сделать это, но Натан решил остаться.
— После провозглашения независимости все бросились бежать, — кивнул брат Фаулз. — Люди уезжали по многим причинам: здравый смысл, психоз, нервы сдавали… А другие, как мы, остались, по тем же самым причинам. Кроме слабонервности. В этом нас никто упрекнуть не может, правда, миссис Прайс?
Ну… Думаю, маме было неприятно признаваться, что, будь ее воля, мы бы удрали отсюда, как кролики. Или будь на то моя воля — и пусть бы меня называли трусихой, мне безразлично. «Пожалуйста, помогите, — мысленно пыталась я воззвать к миссис Фаулз. — Вытащите нас отсюда! Пришлите лодку побольше!»
Наконец мама вздохнула и сказала:
— Жаль, что вы уезжаете.
Полагаю, мои сестры были с ней согласны. Раньше мы чувствовали себя здесь как последние люди на земле, говорящие по-английски, и как только это маленькое суденышко затарахтит моторчиком, удаляясь вверх по реке, это ощущение вернется.
— Вы могли бы остаться еще погостить в Киланге, — произнесла Лия, хотя не предложила жить в нашем доме. Не сказала им и того, что они сумели бы разъяснить кое-что папе, считающему, что они — вероотступники.
— Вы очень добры, — улыбнулась Селин, — но нам нужно ехать к родне моей матери. У них в деревне начинают сеять сою. Мы будем возвращаться этой же дорогой по окончании сезона дождей и непременно навестим вас снова.
Что могло, разумеется, случиться в любое время, начиная с июля и до скончания века. Мы стояли и наблюдали с разбитыми сердцами, как они собирают вещи и пересчитывают детей.
— Мне неловко вас обременять, — сказала мама, — но Руфь-Майя, моя младшая, температурит уже месяц, и я беспокоюсь. Здесь где-нибудь есть врач, до которого мы могли бы добраться?
Селин сошла с лодки и приложила ладонь ко лбу Руфи-Майи, а потом наклонилась и внимательно посмотрела ей в лицо.
— Это может быть малярия. Или — тиф. Думаю, не сонная болезнь. Я вам оставлю кое-что, что поможет.
Когда она скрылась обратно в лодке, брат Фаулз тихо признался маме:
— Хотелось бы мне сделать для вас больше, но самолеты миссии прекратили полеты, а что касается дорог, бог знает, что на них происходит. Везде неразбериха. Мы замолвим словечко о вашей малышке перед братом Грином, однако неизвестно, что он сумеет сделать прямо сейчас. — Он взглянул на Руфь-Майю, которая, казалось, и не догадывалась, что обсуждают ее судьбу, и осторожно спросил: — Вы полагаете, это очень срочно?
Кусая ноготь, мама внимательно посмотрела на дочь.
— Брат Фаулз, понятия не имею. Я — лишь домохозяйка из Джорджии.
В эту минуту появилась Селин с флаконом красных капсул.
— Антибиотик, — объяснила она. — Если это тиф, или холера, или что-либо еще, это поможет. Если малярия или сонная болезнь, боюсь, что нет. В любом случае, мы будем молиться за вашу дочь.
— Вы не говорили с папой Нду? — спросил брат Фаулз. — Он располагает удивительными возможностями.
— К сожалению, Натан и папа Нду столкнулись лбами. Не уверена, что он станет нас даже слушать.
— Надеюсь, вы ошибаетесь.
Им действительно пора было отплывать, однако мама хотела продолжить разговор. Пока брат Фаулз сматывал какие-то веревки на палубе, она уточнила:
— Вы действительно были в очень хороших отношениях с папой Нду?
Он поднял голову, немного удивленный:
— Я уважаю его, если вы это имеете в виду.
— Но как христианин вы хотя бы немного продвинулись с ним?
Брат Фаулз выпрямился и почесал голову, взъерошив седые волосы. Чем дольше ты смотрел на этого человека в процессе работы, тем моложе он казался. Наконец он ответил:
— Как христианин я уважаю его убеждения. Он честно правит своей деревней, учитывая все обстоятельства. Мы никогда не сойдемся с ним во мнении по поводу того, что мужчина может иметь четыре жены…
— У него сейчас даже больше, — сообщила Лия.
— Ну вот, видите? Так что в этом отношении я не многого достиг. Но могу сказать наверняка, что каждая из этих жен извлекла пользу из учения Иисуса. Мы с папой Нду провели не один день за кувшином пальмового вина, обсуждая преимущества доброго обращения с женой. За шесть лет, проведенных тут, я заметил, что бить жену стало считаться неправильным. В результате почти в каждой кухне появились маленькие тайные алтари папе Иисусу.
Лия бросила ему с берега конец веревки и помогла столкнуть лодку с мели на более глубокую воду, опустившись на колени, невзирая ни на свои голубые джинсы, ни на что иное. Ада прижимала к груди новые книги по птицекрылым бабочкам, а Руфь-Майя махала рукой и слабо выкрикивала: «Венда мботе! Венда мботе!»
— У вас есть ощущение, что вы все выполнили? — спросила мама, будто мы еще не распрощались, разговор не окончен и отбой не дан.
Брат Фаулз стоял на палубе лицом к корме, глядя на маму так, словно не знал, что он может для нее сделать, и наконец пожал плечами.
— Мы — ветви, привитые к этому доброму дереву, миссис Прайс. Великий корень Африки поддерживает нас. Я желаю вам мудрости и Божьей милости.
— Я вам благодарна.
Они отплыли уже довольно далеко, когда неожиданно брат Фаулз оживился и крикнул:
— А попугай? Метусела? Где он?
Мы переглянулись, никому не хотелось завершать нашу встречу на такой ноте. Ответила ему Руфь-Майя:
— Птичий рай! Он улетел в птичий рай, мистер Фаулз!
— Ха! Это лучшее место для маленького негодяя! — воскликнул он, сразив нас этим наповал.
На берегу собрались деревенские дети, прыгавшие в прибрежном иле. Все они тоже получили подарки: пакеты с сухим молоком и тому подобное. Но они вопили так радостно, что казалось: любят они брата Фаулза по более серьезным причинам, чем сухое молоко, — как дети, уже получившие рождественские подарки в чулке, однако всем сердцем продолжающие верить в Санту.
Только мама не махала рукой. Она стояла по щиколотку в иле, будто это было ее обязанностью — следить за тем, как лодка, уменьшаясь, превращается в крапинку на мерцающей поверхности воды, и не покидала своего поста еще долго после того, как они совсем исчезли из виду.
