— Разве вам не хочется иметь много денег?
— Беене, много лет я работал на бельгийцев на каучуковых плантациях в Кокилхетвиле и повидал там богатых людей. Все они были несчастны, и у них было мало детей.
— Наверное, они были бы еще более несчастны, если бы были бедны, — возразила я.
Он рассмеялся:
— Ты права. Тем не менее я не научился завидовать богатым.
— Но какие-то деньги вам нужны, — настаивала я. Я знаю, что Иисус жил в нищете, но то было в другом месте и в иное время. Суровая культура пустыни, как сказал брат Фаулз. — Вам нужно достаточно, чтобы покупать еду, платить врачу при необходимости и так далее.
— Ну да, какие-то деньги нужны. Один радиоприемник и одна машина в каждой деревне — тоже. Твоя страна может дать нам столько?
— Полагаю, серьезного урона это ей не нанесло бы. У нас в Джорджии почти у каждого есть автомобиль.
— А абу! Не рассказывай сказки.
— Ну, не у каждого. Детей я не считаю. Однако в каждой семье машина есть.
— Не верю!
— А некоторые семьи имеют и по две!
— Зачем так много автомобилей в одной семье?
— Каждому каждый день нужно куда-нибудь ехать. На работу, в магазин…
— А почему никто не ходит пешком?
— Анатоль, там все находится на значительных расстояниях. Люди живут в крупных городах. Даже бо́льших, чем Леопольдвиль.
— Беене, ты меня разыгрываешь. Если бы все жили в больших городах, кто бы выращивал еду?
— Этим занимаются те, кто живет в деревне. Они работают на огромных полях, где растят арахис, сою, кукурузу и многое другое. Это фермеры, потом они загружают урожай в грузовики и везут в город, где люди все это покупают в магазинах.
— На базаре?
— Нет, магазин совсем не похож на базар. Это огромный дом с ярким освещением и множеством полок внутри. Он работает каждый день, и все товары продает только один продавец.
— У одного фермера так много товаров?
— Нет, это не фермер. Хозяин магазина все покупает у фермеров оптом и продает горожанам.
— И вы даже не знаете, с каких полей привезли то, что вы покупаете? Это ужасно. Оно же может быть ядовитым!
— Нет, ничего плохого не случается.
— Как же может быть достаточно пищи для людей, если все живут в городе?
— А вот так. Там всё по-другому.
— Что именно?
— Всё, — ответила я, собираясь продолжить, но кончик языка уперся в зубы, как бы пробуя слово «всё» на вкус.
Я уставилась за край поляны, где джунгли смыкались, окружая нас великой зеленой стеной деревьев, птичьих голосов, дыхания животных, — все это было неизменно, как биение сердца, которое слышишь во сне. Нас обступала живая гуща влажных деревьев и высоких трав, тянувшаяся через Конго. А мы были лишь маленькими мышками, снующими через нее по своим узеньким темным тропинкам. По-моему, в Конго земля владеет людьми. Как рассказать Анатолю о соевых полях, по которым едут люди, восседая на тракторах, как на тронах, и покоряя землю от горизонта до горизонта? Здесь это было как обман памяти или сон в сине-зеленых тонах.
— У нас там, — сказала я, — нет джунглей.
— А что есть?
— Поля вроде здешнего маниокового, только длиной и шириной с реку Куилу. Наверное, когда-то там тоже росли деревья, но люди их вырубили.
— И они не выросли снова?
— Наши деревья не такие живучие, как ваши. Нам с папой понадобилось много времени, чтобы понять, как тут все растет. Помните, вскоре после приезда мы расчистили участок земли под огород? Сейчас даже не видно, где он находился. У вас все просто вырастает — как Топси
[88], а потом умирает. Земля превращается в мертвую красную слякоть наподобие гнилого мяса. Она зарастает лианами. А мы-то думали, что будем обучать местных выращивать такие же культурные растения, как у себя дома.
Анатоль рассмеялся.
— Маниоковые поля длиной и шириной с реку Куилу?
— Вы мне не верите, но это правда! Не можете такого вообразить, потому что здесь, наверное, даже если вырубить достаточно джунглей, чтобы засеять огромные поля, как у нас, дожди просто превратят их в грязевую реку.
— А засуха испечет ее.
— Да! И даже если вам удастся что-нибудь вырастить, дороги будут размыты так, что вы не вывезете урожай в город.
Он цокнул языком.
— Похоже, Конго представляется тебе «несговорчивым» местом.
— Да, оно сильно отличается от того, к чему я привыкла. Дома у нас есть города, машины и прочее, потому что природа там устроена совсем по-другому.
Он слушал, склонив голову набок.
— И тем не менее твой отец приехал сюда, решительно вознамерившись вырастить в Конго свой американский огород.
— Мой папа считает, что Конго отстало в развитии, а он сумеет помочь подтянуть его до нужного уровня. Это безумие. Все равно что пытаться приделать лошади резиновые колеса.
Анатоль поднял брови. Вряд ли он когда-нибудь видел лошадь. Лошади не живут в Конго из-за мухи це-це. Я попробовала вспомнить какое-нибудь иное рабочее животное взамен лошади, но в Конго их нет. Даже коров. То, что я пыталась объяснить, было настолько очевидно, что я даже не находила подходящих слов.
— Коза, — сказала я. — Приделать колеса козе. Или курице или жене. Папины идеи насчет того, как все улучшить, здесь ни к чему не подходят.
— Айи, Беене. Эта бедная коза твоего отца — несчастное животное.
Как и его жена! — подумала я, но не сдержалась, представив козу на больших колесах, застрявшую в грязи, и захихикала. И почувствовала себя дурой. Я не понимала, уважает меня Анатоль или просто видит во мне забавного ребенка.
— Мне не следовало смеяться над своим отцом, — произнесла я.
— Конечно, — кивнул он, прикоснувшись пальцем к губам и закатив глаза.
— Я больше не буду. Это грех. — Грех, грех. Я ощутила, что вспотела, и мне стало нехорошо. — Раньше я молилась Господу, чтобы он сделал меня такой же, как папа. Мудрой, благочестивой и послушной Его воле, — призналась я. — А теперь даже не знаю, чего желать. Лучше бы я была больше похожа на других.
Анатоль наклонился и заглянул мне в лицо. Потом отнял палец от губ, приблизил его к моему лицу и замешкался, выбирая, где коснуться его в знак благословения.
— Беене, если бы ты была больше похожа на других, ты бы не была беене-беене.
— Что означает «беене-беене». Разве я не имею права знать, что означает мое собственное имя?
Его рука опустилась на стол.
