— Мне нет нужды объяснять тебе, что я за человек.
Я помнила, что Анатоль помог нам гораздо больше, чем наша семья даже знала. Моя сестра спала сейчас на его плече.
— Однако вы с пониманием относитесь к тому, что они делают с белыми людьми, притом что сами никогда бы делать этого не стали. Вы называете себя революционером, как члены молодежной «Му Про».
Чьи-то темные сильные руки, правя веслами, несли нас вперед; я вздрогнула от ледяного ужаса, осознав, что боюсь гнева Анатоля.
— Все не так просто, как ты думаешь, — ответил он после долгого молчания. — Сейчас не время рассказывать об истории конголезских революционных движений.
— Ада говорит, что президент Эйзенхауэр приказал убить Лумумбу, — сообщила я. Много дней продержав эти слова в себе, я вдруг выпалила их здесь, в кишащей муравьями лодке. — Она слышала это по радио Аксельрута. Ада говорит, что он платный убийца, работающий на американцев.
Я ждала, что Анатоль что-нибудь ответит, но он молчал. У меня в животе плескался какой-то холод. Это не могло быть правдой, хотя Ада всегда каким-то образом выясняла то, чего не знала я. Она показала мне записанную ею беседу между Аксельрутом и одним человеком. С тех пор я беспокоилась. Где мирная земля мороженого в рожка́х, новых кедов, «я люблю Айка», страна, правила которой я, как мне представлялось, знаю? Где место, куда я могу приехать, как домой?
— Это правда, Анатоль?
Вода вырывалась из-под дна лодки холодными ритмичными всплесками.
— Сейчас не время обсуждать это.
— А мне плевать! Все равно мы умрем!
Если бы он еще слушал меня, наверняка счел бы капризным ребенком. Однако я испытывала такой страх, что не могла молчать. Мне так хотелось, чтобы Анатоль успокоил меня, просто велел быть хорошей девочкой.
— Я учусь быть справедливой, отличать хорошее от плохого. Мечтаю жить правильно и спастись. — Я так дрожала, что боялась, как бы у меня кости не переломились. И закричала, чтобы Анатоль услышал: — Вы мне не верите? Предполагается, что, когда я пойду Долиной смерти, Бог будет со мной, но он не будет! Вы видите Его здесь, в лодке?
Мужчина или крупная женщина, к чьей спине я прислонялась, слегка поерзала, устраиваясь поудобнее. Я поклялась, что не скажу больше ни слова.
Неожиданно Анатоль произнес:
— Не жди от Бога защиты в том, что за пределами Его власти. А то будешь чувствовать себя наказанной. Предупреждаю тебя. Когда все пойдет не так, будешь винить себя.
— Что вы имеете в виду?
— Не делай из жизни математическую задачку, где ты в центре и в конце все сходится. Какой бы хорошей ты ни была, плохое все равно может случиться. А плохому человеку порой везет.
Я понимала, что он хочет сказать: моя вера в справедливость — ребячество, от которого толку не больше, чем лошади — от колес. Я почувствовала холодное дыхание Бога на своей коже.
— Нам не следовало сюда прилетать, — заметила я. — Мы просто дураки, до сих пор выезжавшие на слепой удаче. Вы ведь так думаете, правда?
— Я не буду отвечать.
— Значит, вы согласны. Мы не должны были приезжать.
— Однако вы здесь, а поэтому — да, вы должны были тут оказаться. В мире существуют не только два слова — «да» и «нет».
— Анатоль, вы единственный человек, кто хотя бы разговаривает с нами. Никому до нас нет дела!
— Папа Боанда везет твою маму и сестру в своей лодке. Папа Лекулу гребет, заткнув листьями уши, потому что твой отец читает ему лекцию о любви к Богу. Тем не менее папа Лекулу везет его в безопасное место. А ты знаешь, что мама Мванза нередко подкладывает яйца от своих кур под ваших, когда вы не видите? Как ты можешь говорить, что никому нет до вас дела?
— Мама Мванза? Откуда вам известно?
Анатоль не ответил. Какая я дура, что сама не догадалась. Нельсон находит апельсины, маниок и даже мясо в нашей кухне, там, где накануне ничего не было. Наверное, мы так верили в Божье провидение, что принимали это за ниспосланное нам чудо.
— Вам не нужно было сюда приезжать, Беене, но вы уже здесь, и никто в Киланге не хочет, чтобы вы умерли с голоду. Они понимают, что из белых людей получаются беспокойные ду́хи.
Я представила себя духом: кости и зубы. Рахиль — дух с длинными белыми волосами; Ада — молчаливый, не отводящий взгляда дух. Руфь-Майя — дух, карабкающийся по деревьям, сжимающий твою руку маленькой ладошкой. А наш папа — не дух, он Бог на облаке, со сцепленными сзади руками и яростным взглядом. Бог, повернувшийся спиной и уходящий.
Я начала тихо плакать, и то, что кипело у меня внутри, стало вытекать вместе со слезами.
— Анатоль! Анатоль! — повторяла я. — Мне до смерти страшно из-за того, что тут происходит, и никто со мной не разговаривает. Только вы.
Я твердила его имя, как молитву. Оно привязывало меня к земле, к воде, помогало держаться в собственном теле, будто воде в кувшине. Я была джинном в бутылке. — Я люблю вас, Анатоль.
— Лия! Никогда больше не говори так.
Не скажу.
Мы доплыли до противоположного берега. Чья-то спасенная курица вспорхнула на нос нашей лодки и спокойно расхаживала по кромке борта, ее нежные сережки вздрагивали, когда она склевывала муравья. Впервые за эту ночь я вспомнила о наших бедных курах, запертых на ночь в курятнике. Я представила их обглоданные косточки, кучками лежащие поверх яиц.
Через два дня, когда повстанческая армия крохотных солдат прошла через Килангу и мы смогли вернуться домой, именно в таком виде мы и нашли наших кур. Удивительно, что их изломанные скелетики выглядели именно так, как я их воображала. Вот что я поняла в ту ночь, когда Бог повернулся ко мне спиной: как предсказывать будущее по куриным косточкам.
Книга четвертая. Вил и Змий
Царь сказал: не думаешь ли ты, что Вил неживой бог? не видишь ли, сколько он ест и пьет каждый день?
Книга пророка Даниила, 14:6
Орлеанна Прайс
Остров Сандерлинг
Конголезцы говорят: с укуса мухи может начаться конец света. Как просто!
Может, то была случайная встреча. Бельгиец и американец, например, два старых друга с общими интересами в алмазном бизнесе. Муха жужжит и нападает. Они отгоняют ее и входят в выдраенный до блеска кабинет бельгийца в Элизабетвиле. Вежливо, как и подобает, интересуются семьями друг друга, состоянием дел, тем, как им живется во времена больших перемен и возможностей. На столе красного дерева между ними расстелена карта Конго. Они говорят о рабочей силе и иностранной валюте, но вскоре их внимание привлекает карта, разложенная на столе. Они по очереди склоняются над ней, их ходы тщательно обдуманы, словно разыгрывают шахматную партию, позволяющую цивилизованным людям планировать воображаемое убийство. Между ходами приятели откидывают голову назад, взбалтывают кровавого цвета бренди в шарообразных бокалах и наблюдают, как густая жидкость струится по изогнутым стенкам текучими венами. Не торопясь, они приводят карту в нужный им порядок. Кто будут те ферзи, ладьи, слоны, которые нанесут удар издали? Какими пешками придется пожертвовать, сметя их с доски? Африканские имена — Нгома, Мукенге, Мулеле, Касавубу, Лумумба — крошатся, как головки засохших цветов между пальцами, и пылью оседают на ковер.
