За задним сиденьем, прижавшись к обтянутым белыми чулками коленям горничных, под одеялом скрючился премьер-министр.
«Пежо» или «фиат» ждут по улице, чтобы пристроиться в «хвост» универсалу. Все три машины направляются из города на восток. После того как они пересекают на пароме реку Куанго, премьер-министр поднимается из-за заднего сиденья, распрямляется и присоединяется к жене Полин и маленькому сыну Роланду в автомобиле, принадлежащем гвинейскому посольству. Он едет дальше на восток, к Стэнливилю, где толпы преданных сторонников ждут, чтобы приветствовать своего лидера, и верят всем сердцем в то, что он возродит их мечты о свободном Конго.
Дороги ужасны. Слякоть, что хороша для маниока, для автомобиля — Ватерлоо. Они пробираются вперед всю ночь, до рассвета, но неожиданно их останавливает лопнувшая шина. Лумумба расхаживает по примятой траве вдоль канавы, на удивление чистой, пока водитель меняет колесо. От его усилий черная мокрая земля раскисает, превращаясь в болото, и когда он снова заводит машину, та вязнет, буксует и не двигается вперед. Лумумба опускается на колени прямо в грязь, подпирая плечом задний бампер. Бесполезно, они безнадежно застряли. Все еще опьяненные свободой, они не теряют надежды. Двое бывших министров кабинета Лумумбы следуют за ними из Леопольдвиля в другом автомобиле.
Невезения преследуют их. Достигнув переправы через Куанго, эти двое напрасно машут рукой удивленному рыбаку, чтобы тот разбудил паромщика. Паром, глубоко осев, находится у противоположного берега, где ночью высадил Лумумбу и его спутников. Эти беглые сановники, как и Лумумба, из племени батетела, французский они выучили в миссионерской школе, но понятия не имеют, на каком языке разговаривать с людьми племен, живущих вдоль Куанго, которые ловят рыбу в речках к востоку от Леопольдвиля. Раньше в этом не было необходимости, до независимости едва ли кто-нибудь придавал значение великой идее общей конголезской географии. Однако сейчас, утром 28 ноября, она значила все. Река не такая уж широкая. Они прекрасно видят паром и указывают на него. Но рыбак смотрит на их городские костюмы, чистые руки, на губы, с которых слетают непонятные, преувеличенно артикулируемые слоги, видит, что эти люди в отчаянии, и… предлагает им рыбу.
Вот такие дела.
Лумумба со спутниками прождали бо́льшую часть дня, пока их не обнаружил и не подобрал региональный уполномоченный и отвез в Булунгу. Там они задержались, поскольку жена и сын Лумумбы были голодны, им надо было поесть. Он ждал их под деревом в тени, отряхивая высохшую грязь с брюк, и его узнал один из жителей деревни. Вскоре вокруг собралась взволнованная толпа. Лумумба произнес перед нею импровизированную речь о неутолимой африканской жажде свободы. В толпе оказался южноафриканский пилот-контрактник, у которого имелась рация. Скоро шеф местного отделения ЦРУ уже знал, что Лумумба на свободе. Через все Конго по невидимым радиоволнам понеслось зашифрованное сообщение: Кролик сбежал.
Военные снова схватили Лумумбу менее чем в пятидесяти милях от нашей деревни. Люди сбегались к дорогам, колотя палками и ритуальными жезлами по капотам конвойных автомобилей, увозивших его. Барабаны мгновенно разнесли весть по провинции и за ее пределы, и наши соседи даже побежали туда, чтобы попытаться спасти своего плененного лидера. Но во всем этом грохоте мы не разобрали ни слова. Лумумбу отвезли в тисвильскую тюрьму, а потом на самолете переправили в провинцию Катанга и расправились с ним так жестоко, что невозможно было даже выдать тело вдове, чтобы не навлечь международного осуждения.
Полин и дети скорбели и оплакивали утрату, но самое большое горе для конголезца — не иметь возможности достойно похоронить тело. Непогребенный усопший не будет упокоен. Дух его будет летать вокруг по ночам. В те дни Полин наверняка ложилась спать, моля дух мужа не терзать своим клювом живых. Так я, по крайней мере, думаю. И еще полагаю, что она просила его не забирать души тех, кто займет его место. Невзирая на ее мольбы, Конго перешло в руки людей бездушных и пустых.
Через пятнадцать лет после этих событий я сидела у радиоприемника в Атланте, следя за слушаниями специальной комиссии сенатора Чёрча по Конго. Я впивалась ногтями в ладони, пока не протыкала их до крови. Где я тогда находилась? В каком-то ином месте? Мы ничего не поняли в августовском перевороте. А что я помню из последующих пяти месяцев заключения Лумумбы, его побега и повторного ареста? Как трудно было готовить еду и стирать во время засухи. Помню унизительное происшествие в церкви, усугублявшиеся раздоры в деревне. Конечно, болезнь Руфи-Майи. И чудовищную ссору с Лией, пожелавшей отправиться на охоту с мужчинами. Я была так загружена повседневными заботами, что отрешилась от всего, что было за пределами текущего месяца. История не занимала никакого места у меня в мыслях. А теперь занимает. Я знаю: каковы бы ни были твои заботы, попытка удержаться в стороне от судеб могущественных мужчин — иллюзия. В тот ужасный день января 1961 года Лумумба заплатил жизнью, и я тоже. На крыльях совы павшее Конго вторглось даже в нашу маленькую семью посланцев доброй воли, дрейфовавших по морю ошибочных намерений.
Странно, но, когда это случилось, мне показалось, будто я ждала этого всю свою замужнюю жизнь. Ждала, что топор упадет, и я сумею уйти без прощения в сердце. Наверное, трагедия началась в день моей свадьбы. Или даже раньше, когда я впервые увидела Натана в молельном шатре. Случайная встреча незнакомцев — и конец света стал развертываться. С чего он начинается? Я потратила слишком много лет, оглядываясь на ту проселочную дорогу. Если бы только в то утро я не выпустила детей из поля зрения. А прежде всего — если бы я не позволила Натану увезти нас в Килангу. Если бы баптисты не взяли на себя религиозное обращение конголезцев. А если бы американцы, а до них бельгийцы не почувствовали вкус крови и денег в Африке? Если бы мир белых людей вообще никогда не коснулся Конго?
Прекрасное и бесполезное занятие пытаться исправить судьбу! След ведет обратно, к временам задолго до нашей жизни, в глубокий колодец, куда легко, как камни, бросать проклятия в адрес предков. Это все равно что проклинать самих себя и то, что совершили мы сами. Если бы я не вышла замуж за проповедника по имени Натан Прайс, мои дети никогда бы не появились на свет. Я бы просто прошла долиной своей судьбы и научилась любить то, что могла потерять.
Можно проклинать мертвых или молиться за них, но не ждите, что они хоть что-то сделают для вас. Им просто интересно наблюдать за нами и ждать: как, черт возьми, мы поступим дальше.
Что мы потеряли
Киланга, 17 января 1961 года
Лия
Нельзя выделить какое-то отдельное трагическое событие и пытаться понять, почему оно произошло. Это было кошмарное время: с начала засухи, оставившей без еды столько людей, до ночи муравьев и дальше до худшей из всех трагедий. Каждое дурное событие влечет за собой еще более ужасные. Как говорит Анатоль, если пристально всматриваться, всегда можно увидеть причины, но ты сойдешь с ума, если будешь думать, что это наказание за твои грехи. Я отлично понимаю это, глядя на своих родителей. Богу нет нужды нас наказывать. Он лишь ниспослал нам достаточно долгую жизнь, чтобы мы могли наказать себя сами.
