Папе Нду это начинало надоедать. Он шагнул вперед и поставил два больших глиняных сосуда для голосования напротив Лии. Это страшно обозлило многих. Видно было, что они на стороне Анатоля: нужно еще поговорить. Но нет, время истекло. Что касается Лии, то она была похожа на курицу, которую вот-вот бросят в кастрюлю. И что мне было, жалеть ее? Сама напросилась! Нечего привлекать к себе внимание. Кое-кому из мужчин это по-прежнему казалось забавным, может, они думали, будто она прострелит себе ногу? Однако когда дело дошло до того, что каждый должен был подойти к сосуду и бросить свой камешек, пятьдесят один человек проголосовал за лук Лии со стрелами, сорок пять — за кастрюлю с кипящей водой.
Господь милосердный, как папе Кувудунду это не понравилось! Он встал и громко предупредил, что это перевернет естественный порядок вещей и мы об этом пожалеем. Он выразительно смотрел на Анатоля, однако был недоволен и папой Нду, запустившим голосование, которое дало неприятные для него результаты. Папа Нду ничего не сказал, но нахмурился, и большой лоб сморщился, как тесто, если его проткнуть. Он стоял, сложив на груди крупные мускулистые руки, и, хотя был уже пожилым человеком лет пятидесяти, выглядел так, словно еще мог кого угодно здесь заткнуть за пояс.
— Животные слышат нас! — взвыл папа Кувудунду и, закрыв глаза, принялся что-то петь. Потом замолчал. Стало очень тихо. Он обвел взглядом присутствовавших. — Леопарды выйдут на нашу тропу на задних лапах, как люди. Змеи выползут из земли и устремятся в наши дома вместо того, чтобы прятаться в своих. Вы сами это сделали! Решили, будто старые порядки плохи. Не вините же животных, это было ваше решение. Вы хотите все изменить и надеетесь после этого спать спокойно?
Никто не произнес ни слова, однако вид у всех был испуганный. Папа Нду сел, откинул назад голову и, сощурившись, наблюдал.
— Никто не заснет! — вдруг возопил папа Кувудунду, снова вскакивая и размахивая руками.
Присутствующие тоже повскакали, но Лия сидела, не шелохнувшись. Я же говорю: выдрючивается. Она даже не моргала. А потом мы тоже встали и вышли, и она последовала за нами, и до самого дома никто из нас не пикнул. Когда мы приблизились к двери, отец остановился, загородив проход. Господи! Значит, придется стоять здесь, на крыльце, и выслушивать «мораль этой истории».
— Лия, — произнес он, — кто хозяин в этом доме?
Она опустила голову и долго молчала, а затем тихо ответила:
— Ты.
— Прости, я не расслышал.
— Ты! — завопила Лия.
Мы с мамой аж подпрыгнули, а папа спокойно промолвил:
— То, что случилось сегодня вечером, может иметь последствия для деревни, но не для тебя. Бог предписывает тебе чтить отца своего и подчиняться правилам этого дома.
Лия даже не шелохнулась. Голова ее была по-прежнему опущена, однако глазами она сверлила отца.
— Значит, ты согласен с папой Нду и колдуном? — спросила она.
Он с шумом втянул воздух.
— Это они со мной согласны. Не пристало тебе охотиться с мужчинами. Ты будешь только мешать, и я запрещаю тебе это.
Лия вскинула лук на плечо:
— Я пойду на охоту, разговор окончен!
Она спустилась с крыльца и зашагала в мертвую тишину ночи, где, как предполагалось, все животные бодрствовали, бродя вокруг на задних лапах, как люди. Мама, Ада и я остались стоять с отвисшими челюстями, ошарашенные.
Отец озверел. Нам всегда было интересно, что случится, если мы вдруг откажемся повиноваться ему. Теперь нам предстояло это узнать. Он рванул за ней, на ходу вынимая широкий кожаный ремень из брюк, но к тому времени, когда дотопал до конца двора, Лии уже и след простыл. Она скрылась в высокой траве и направилась в джунгли, где отец, конечно, никогда бы ее не нашел. Лия лазает по деревьям, как шимпанзе, даже если за ней никто не гонится.
Вместо того чтобы вернуться домой, папа двинулся дальше, будто решил взамен Лии выпороть деревья, и — черт возьми! — так он и поступил. Примерно час мы слышали, как отец этим занимался. Выглянув из окна, увидели, что он снес своим ремнем целый ряд сахарного тростника. Нам стало страшно: что отец может сделать, когда наконец вернется, никто не взялся бы предсказать. Дверь у нас в комнате не запирается. Мама пошла с нами и помогла нам сдвинуть кровати так, чтобы ее забаррикадировать. Мы рано легли спать, держа наготове возле кроватей металлические крышки от кастрюль, ножи и прочие кухонные принадлежности для защиты. Это было нашей муницией, как у лыцарей из прежних времен. Руфь-Майя надела на голову алюминиевую кастрюлю и засунула сзади в джинсы две книжки комиксов — на случай порки. Мама спала в кровати Лии. Вернее, тихо лежала в ней, потому что никто из нас глаз не сомкнул. Лия вернулась через окно на рассвете и потом шепталась с мамой, но вряд ли и ей удалось заснуть.
Полдеревни находилось с нами в одной лодке, хотя, как я понимаю, по иной причине. Там никто не спал из-за взбучки, которую устроил им на собрании папа Кувудунду, и боясь его дурного глаза. По словам Нельсона, все разговоры были только об этом. Им чудилось, будто их домашние животные смотрят на них. Они забили последних оставшихся коз, кур и собак. Везде пахло кровью. Затем выставили головы убитых животных перед домами — чтобы отогнать кибаазу, как они объясняли.
Почему же они оказались такими дураками, что проголосовали за Лию, если знали, что это навлечет на них гнев папы Кувудунды? — спросила я Нельсона. Он объяснил: одни разозлились на папу Нду, другие — на нашего отца, поэтому все получили то, чего совсем не хотели, но с чем теперь ничего не могут поделать. Лия никому не важна — вот что сказал Нельсон. Ну что ж, ответила я, — вот это мы и называем демократией.
Странно, но на следующее утро в нашем доме неожиданно воцарились мир и покой. Отец вел себя так, будто ничего особенного не случилось. На руках у него виднелись порезы и волдыри от ядовитого сумаха, оставшиеся после сражения с кустами, но он просто допил чай, не проронив за завтраком ни слова, затем наложил какие-то примочки на руки и вышел на веранду читать Библию. Мы гадали, что он ищет. Самый длинный Стих, чтобы велеть Лие переписывать его в наказание за дерзость? Или что мог сказать Иисус о священнике, убившем собственную дочь? Или, может, понял, что не сумеет выиграть это сражение, и решил притвориться, будто ничего не случилось, а Лию просто не замечать? С нашим отцом жизнь представляет собой сюрприз за сюрпризом.
У Лии, по крайней мере, хватило ума не попадаться ему на глаза. Она убралась то ли в школу Анатоля, то ли в лес — соревноваться с Нельсоном в стрельбе из лука: кто стрелой собьет жука с ветки. Обычно Лия поступала именно так. Однако в нашем доме все равно царило нервное напряжение. Руфь-Майя описалась только потому, что отец закашлялся на веранде. И догадайтесь, кто должен был мыть ее и переодевать. Разумеется, я. Мне совсем не нравилось то, что с нами происходило. А все из-за Лии.
Это был вечер накануне охоты. Лия продолжала держаться подальше. Но ее приятель Анатоль нашел зловещий знак возле своей хижины. Так нам сказал Нельсон. Мама послала его в школу отнести Лие вареные яйца на обед, и он прибежал обратно и сообщил, что Анатоль там и выглядит так, словно увидел привидение. Нельсон не объяснил, что это за дурной знак, — только что это ужасное кибаазу, проклятие, насланное на Анатоля. Мы вообще-то решили, что Нельсон это придумал, он умел драматизировать события.
