Сердце у меня замерло.
— А где, с ее точки зрения, мой дом?
— Там, где ты чувствуешь себя счастливее всего.
— И куда ты хочешь, чтобы я уехала?
— Туда, где будешь счастлива, — повторил он, и я сказала ему, где находится это место. Мне это не составило труда, потому что я долго и напряженно размышляла об этом и решила: если Анатоль готов терпеть меня такой, какая есть, то я не хочу уезжать, всем привычным удобствам предпочитаю жизнь с ним.
По меркам любой культуры это было необычное предложение. Стоя на берегу Куенге, мы перебирали все то, что придется бросить. Это было важно, ведь, от чего бы ни пришлось отказаться мне, он терял гораздо больше: возможность иметь несколько жен, например. И это только для начала. Я до сих пор думаю, что друзья Анатоля сомневаются в здравости его ума. Моя белая кожа могла здесь, в Конго, лишить его многих возможностей, и, не исключено, и жизни. Однако у Анатоля не было выбора. Я завладела им и не отпускала. Если говорить о характере, то мне досталось довольно много от отца, чтобы уметь настоять на своем.
Рахиль Прайс Аксельрут
Йоханнесбург, Южная Африка, 1962
Want so life het God die wêreld gehad, dat Hy sy eniggebore Seun gegee het, sodat elkeen wat in Hom glo, nie verlore mag gaan nie, maar die ewige lewe kan hê.
Как вам такое? Ха! Это Иоанн 3:16 на африкаанс
[112]. Весь последний год, надев свои белые перчаточки и шляпу-таблетку, я посещала Первую епископальную церковь Йоханнесбурга и повторяла это вместе с лучшими из них. А теперь одна из моих самых близких подруг, родом из Парижа, взяла меня под свое крыло, и я могу ходить с ней также на католические службы и повторять: «Car Dieu a tant aimé le monde qu’il a donné son Fils unique…» То есть то же самое по-французски. Я бегло говорю на трех языках. Я не сохранила близких отношений с сестрами, однако рискну предположить, что при всех их талантах они не сумели бы добиться большего, чем Иоанн 3:16 аж на трех языках.
Наверное, это не гарантирует мне места в первом ряду на небесах, но, учитывая то, с чем мне пришлось смириться, живя этот год с Ибеном Аксельрутом, по крайней мере через врата рая меня должны пропустить. Взять хотя бы то, как он таращится на других женщин, притом что я сама весьма молода и привлекательна и, должна добавить, что нервы у меня никуда после того, через что мне пришлось пройти. Я уж не говорю о том, что Анатоль оставляет меня одну, улетая во все эти свои рейсы, предполагающие разные бредовые схемы обогащения, которые никогда не срабатывают. Я мирюсь с ним в основном из благодарности. Думаю, продать расцвет своей жизни за то, чтобы тебя вытащили из той адовой дыры, — честная цена. Аксельрут действительно спас мне жизнь. Я пообещала, что засвидетельствую это именно такими словами: спас меня от неминуемой смерти. И засвидетельствовала, заполнив много документов, поэтому мы сумели получить деньги от посольства США. У них были средства на то, чтобы вызволять своих граждан после коммунистического кризиса с Лумумбой. За свою героическую службу Аксельрут даже получил почетную медальку. Он очень гордится ей и держит ее в спальне, в специальной коробочке. Именно по этой причине мы не могли сразу пожениться официально. Аксельрут объяснял это тем, что выглядело бы сомнительным, если бы он получил деньги за спасение собственной жены. Считается, что подобные поступки человек совершает, не ожидая денег и наград.
И я, черт меня подери, верила ему. Но выяснилось, что Аксельрут мог собрать огромную коллекцию медалей по части уклонения от законных браков. У него было сто причин не жениться на корове, если он мог получать молоко бесплатно.
В то время я об этом не думала, разумеется. Представьте, каково это было для впечатлительной юной девушки. Дрожать под дождем, со всех сторон быть окруженной грязью: лачуги из грязи, дорога из грязи, из грязи — все. Люди, сидящие на корточках в той же грязи и пытающиеся готовить еду на открытом огне под проливным дождем. Мы пешком прошли, казалось, чуть ли не половину Конго. Таков был мой избранный путь страданий, как выразился бы наш дорогой папочка, хотя выбора-то у меня и не было. Я крещена грязью. Ночами, лежа на грязных полах, я молила Господа, чтобы не проснуться от смертельного укуса змеи, как это трагически случилось с моей сестрой и могло — я отдавала себе в этом полный отчет — произойти со мной. Словами не описать моего психического состояния. Когда мы наконец добрались до той деревни и там оказался мистер Аксельрут в своих солнцезащитных очках, прислонившийся к аэроплану, ухмыляющийся, широкоплечий, в немнущейся защитной униформе, я сказала только одно: «Все, хватит. Вытащите меня отсюда!» Мне было безразлично, что подписывать. Я бы подписала договор с дьяволом в тот момент.
Вот так все и случилось: сегодня я стояла в грязи по самые секущиеся кончики своих волос, а завтра шагала по широким залитым солнцем улицам Йоханнесбурга, в Южной Африке, вдоль которых располагались дома с красивыми зелеными лужайками, бассейнами и изобилием чудесных цветов за высокими изящными заборами с электрическими воротами. Здесь были даже машины! Телефоны! И куда ни глянь — везде белые люди.
В то время Аксельрут еще только обустраивался в Йоханнесбурге. Он получил новую должность в службе безопасности золотодобывающей компании, располагавшейся ближе к северным предместьям, где, как предполагалось, вскоре мы должны были поселиться и зажить с шиком. Однако по прошествии года его обещания начали увядать. Не говоря уж о нашей мебели, каждая планка которой свидетельствовала о том, что она уже была в употреблении.
После приезда в Йоханнесбург недолгое время я прожила у очень славной американской пары Темплтонов. Миссис Темплтон держала отдельных служанок для готовки, стирки и уборки. Я вымыла голову, наверное, раз пятьдесят за десять дней, и постоянно вытирала волосы чистым полотенцем! Мне казалось, будто я умерла и попала на небеса. Чего стоило только то, что я находилась среди людей, говорящих на старом добром английском языке и знающих принцип действия сливного унитаза.
Наш с Ибеном дом далеко не такой великолепный, разумеется, но вполне благоустроенный, и я, конечно, приложила к нему свою женскую руку. Аксельрут неплохо зарабатывал как пилот в Конго, перевозя скоропортящиеся грузы из буша в города для розничной продажи, а также активно участвовал в торговле алмазами. Работал он и на правительство, выполняя какие-то секретные поручения, но, с тех пор как мы стали жить вместе, конечно, об этом не распространялся. Теперь, когда наши интимные отношения зависели только от нашего собственного желания, что, кстати, я не считаю худшим грехом в мире, где люди причиняют друг другу вред, обманывают или даже убивают, мистеру Аксельруту больше нет нужды открывать свои важные секреты Принцессе, чтобы добиться от нее поцелуя. Его главным секретом было: мне надо выпить еще пива! В общем, сами понимаете.
Я сразу решила наилучшим для себя образом использовать ситуацию, сложившуюся в моем новом доме в Йоханнесбурге. Я называла себя Рахилью Аксельрут, и никто ни о чем не догадывался, ходила в церковь со сливками общества, и нас приглашали на их вечеринки. Я настаивала на том, чтобы их посещать. Даже научилась играть в бридж! А мои подруги научили меня устраивать званые вечера дома, внимательно следить за прислугой и изящно совершать переходы от супружеской верности к одюльтеру. Этим я обязана приятельницам и подписке на «Женский домашний журнал». Наши журналы доходят сюда с таким опозданием, что мы всегда на месяц-другой отстаем от моды. Наверное, мы начали красить ногти в «бесстыдно-коралловый» цвет, когда здравомыслящие женщины уже перешли на гвоздичный, но, черт побери, по крайней мере, отставали мы все вместе. И все девушки, с кем я общалась, были весьма искушенными в том, чего не вычитаешь в журналах. Особенно Робин, француженка-католичка из Парижа, которая уж точно не стала бы есть десерт той же вилкой, что мясо. Ее муж — атташе в посольстве, уж ей ли не знать хорошие манеры! Когда нас приглашают на ужин в лучшие дома, я слежу за Робин и все делаю, как она, чтобы не попасть впросак.
