Как бы сильно они на первый взгляд ни отличались, наши руки и ноги невероятно похожи. У кистей и ступней одинаковая общая структура: за гибкими пальцами следуют более длинные кости и куча мелких костей, подводящих к шарнирному сочленению с конечностями. И в руке, и в ноге две длинные кости (лучевая и локтевая в руке и большая и малая берцовая в ноге) соединяются с одной длинной и толстой костью (плечевая кость в руке и бедренная кость в ноге), которая, в свою очередь, соединяет конечность с остальным телом. Это сходство зародилось у наших далеких предков.
Происхождение самых первых плавников по-прежнему остается загадкой, однако палеонтологические находки явно указывают на то, что грудной плавник — расположенный по бокам рыбьей «груди» — появился раньше задних плавников. В какой-то момент была как минимум одна популяция рыб, у которых генетические команды на формирование грудных плавников в нужный момент не отключились
[21]. Такой случайный сбой привел к появлению у них задних плавников. Этот эволюционный скачок нашел свое отражение в палеонтологической летописи. Так, у маленькой ископаемой рыбы Guiyu oneiros, обнаруженной в породе возрастом 419 миллионов лет в китайской провинции Юньнань, плавники, растущие прямо из тазовой кости нашего чешуйчатого предка, были невероятно похожи на те, что располагались по бокам груди. Это не просто поверхностное сходство
[22]. Оно является свидетельством случайного события, в итоге открывшего новые огромные возможности для жизни.
Примерно четыреста миллионов лет назад стандартная структура позвоночного тела уже была задана. Как нам напомнил палеонтолог Нил Шубин, мы не просто рыбы в душе — мы на самом деле рыбы. Если рассматривать жизнь в целом, то существует лишь крошечная разница между нашим скелетом и скелетом латимерии — глубоководной рыбы, которая считалась давно вымершей, пока в 1938 году в Южной Африке не был выловлен живой представитель этого вида. Отличия, которые могут показаться нам существенными, — всего лишь небольшие модернизации. Проиллюстрировать это утверждение поможет один скелет, вплоть до недавнего времени хранившийся не так далеко от останков Эдварда Копа.
Моя встреча со звездой возрастом 375 миллионов лет была назначена на февральское утро 2015 года, вскоре после того, как Филадельфию сковал снежный апокалипсис. Полупройдя-полупроскользив путь до академии естественных наук, я кивнул у входа агрессивно настроенной статуе динозавра дейнониха с острыми когтями и с большим удовольствием зашел в теплое здание, где попросил позвать палеонтолога Теда Дешлера. Меня немного потряхивало — не столько от холода, сколько от мысли о том, с кем мне предстояло встретиться. Следует ли мне сразу же перейти к делу? Или сначала поболтать с Тедом? Разрешат ли мне фотографировать? Я побродил немного среди динозавров у входа, потом меня вызвали, и после непродолжительной легкой беседы Дешлер спросил: «Хотите посмотреть на образец?»
Хранилище коллекции академии оказалось не особо просторным. Места было ровно столько, чтобы открыть дверцы шкафов вплотную друг к другу — только вот стоять при этом перед ними, если вы хоть немного толще документов, описывающих аккуратно расположенных внутри созданий, вряд ли получится. Здесь хранится история, и ей нужен каждый свободный сантиметр. Я шагнул в сторону, когда Дешлер открыл ключом нужные дверцы, извиваясь взад-вперед, как это иногда требуется в хранилищах коллекций, чтобы вынуть лоток в одном из средних рядов. Здесь с самодовольной ухмылкой на своей древней морде и покоился Tiktaalik roseae.
Мне уже доводилось видеть слепки и модели этого существа. В музеях по всей стране имеются его копии, зачастую расположенные рядом с искусно выполненным чучелом, изогнувшимся, чтобы высунуть глаза и нос над поверхностью воды, подобно дружелюбному крокодилу. Тем не менее ничто не сравнится с впечатлением от его подлинных останков. Кости этого создания росли и изменялись, в то время как оно металось между двумя мирами прямо на пороге чего-то невиданного. У него не было рук, подобных нашим, однако базовые анатомические аналоги рук, ног, плеч и таза уже присутствовали. Tiktaalik roseae — переходный вид между древними рыбами и сухопутными позвоночными, которые в итоге навсегда выбрались на берег. Я был невероятно рад встрече с Tiktaalik не из-за статуса этого существа или некоего семейного родства с ним — я понятия не имел, обращаться ли к этой рыбе как к моему пра-пра-пра-пра-и-так-далее-предку или же обойтись менее официальным «братишка», — а из-за того, какой мир представляли его останки. Древняя среда, которая взаимодействовала с его костями, давно канула в небытие, однако мы по-прежнему можем к ней прикоснуться через создание, непреднамеренно и совершенно не ведая об этом завещавшее свое тело палеонтологам.
Восторгаясь увиденной окаменелостью, я заметил Дешлеру, что Tiktaalik кардинально изменил наше представление о самом важном поворотном моменте эволюционной истории, когда позвоночные выползли из воды на сушу. Дешлер мог бы похвастаться своей работой в ледяном холоде острова Элсмир, где он откопал этот образец, и последующими кропотливыми часами изучения его секретов в музее, однако вместо этого он задумался и сказал: «Ну как и все остальные окаменелости этого переходного периода». Слегка смущенный несдержанным проявлением своего фанатизма, я понимал, что он прав. Скелет Tiktaalik был лишь символичным олицетворением всех окаменелостей, изменивших наше представление об одном из самых выдающихся моментов нашей истории.
Для выхода позвоночных на сушу требовались огромные экологические перемены. Сушу нужно было подготовить
[23]. Первыми пришли растения, заняв свое место на древних берегах примерно 475 миллионов лет назад. Их история грандиозна сама по себе — эволюция из прикованных к воде видов в основателей древних лесов требовала кардинальных изменений. Следующими высунули свои головы из воды беспозвоночные. Примерно 428 миллионов лет назад — после того как растения начали завоевывать сушу, примерно в то же время, когда рыбы научились кусаться, — крошечные, похожие на сороконожку членистоногие выползли на доисторический берег, а уже 391 миллион лет назад первые насекомые вовсю лакомились доисторической растительностью
[24]. Таким образом, к тому моменту, когда рыбы наподобие Tiktaalik только задумывались о том, чтобы начать ползать вдоль береговой линии, растения присутствовали на суше уже 100, а членистоногие — более 50 миллионов лет. Позвоночным для перемещения на сушу требовалось не только подходящее анатомическое строение. Им нужна была причина, и она оказалась все той же, что мотивировала на это беспозвоночных миллионы лет назад: еда.
