Современные антропологи, к счастью, уже совсем не те, что были во времена Мортона, и крупные антропологические ассоциации не признают понятия биологической расы. Так как же мы пришли от идей первых антропологов наподобие Мортона к тому, что имеем сейчас? Антропология в итоге сама показала, насколько безосновательны расистские взгляды, а живые стали основой для опровержения выводов, сделанных с помощью мертвых.
Эпоха перемен настала в начале 1900-х. Подобно большинству антропологов того времени, Франц Боас интересовался происхождением расовых типов. Сколько именно их было и как их установили? Работая в начале XX века, он оказался в идеальных условиях для изучения этих вопросов. Боас проводил свои исследования в Американском музее естественной истории, и как раз тогда в Нью-Йорк массово хлынули иммигранты. Местное население, расширившее окрестности города, стало объектом исследования Боаса. Он рассуждал, что если расовое деление действительно существовало и было столь строгим, то у американских детей иммигрантов должны наблюдаться те же самые характерные признаки, что и у их родителей. С другой стороны, если бы оказалось, что дети значительно отличаются от своих родителей, выросших в других уголках мира, то это означало бы, что на самом деле «раса» — понятие расплывчатое, а не строго определяемая наследственностью категория.
Итак, Боас принялся измерять. В рамках исследования 1908 года он провел измерения черепов у мальчиков из семей русских евреев, которые ходили в общеобразовательные школы Нью-Йорка. Результат оказался для него совершенно неожиданным. Он предполагал, что параметры этих мальчиков будут соответствовать тем данным, что он собрал по Европе. Но даже у потомков первого поколения Боас обнаружил значительные отличия в строении черепа, что в корне противоречило идее о строго заданных и не меняющихся расах — никаких биологических категорий попросту не существовало. Боас, однако, хотел убедиться наверняка. Он беспокоился, например, что своим выбором объектов для исследования в общеобразовательных школах он мог как-то исказить результаты, — у этих детей имелось больше преимуществ по сравнению с беднейшими классами, они лучше питались и меньше были подвержены болезням, способным отразиться на их анатомии. Вместе со своими помощниками Боас начал проводить примерно по 1200 измерений параметров черепа в неделю среди вновь прибывших европейских евреев, цыган, сицийлицев, поляков, венгров и шотландцев, а также их детей, собрав в общей сложности данные по более чем 8000 людей. Результаты не вызывали никаких сомнений. Черепа детей, родившихся в Америке, значительно отличались от черепов их родителей. Ученые сделали вывод, что внешние факторы — такие как питание, болезни и стресс — способны оказывать влияние на форму черепа. Эти факторы приводили к огромным вариациям и раз и навсегда опровергли грубое деление людей на несколько рас, остававшееся популярным на протяжении столь долгого времени.
Расовые идеи были выдвинуты натуралистами XVIII и начала XIX века, однако их настойчиво продвигало первое поколение американских антропологов, упорно утверждавших, что расы появились отдельно друг от друга и остаются раздельными, несмотря на какие-либо воздействия внешней среды. Как писал сам Боас в 1911 году:
«Форма головы, всегда считавшаяся наиболее стабильной и неизменной характеристикой человеческих рас, претерпела значительные изменения, совпавшие с переселением людей из Европы на американские земли… Эти результаты настолько убедительные, что если ранее мы и имели право предполагать устойчивость человеческих типов, то теперь все указывает на их чрезвычайную гибкость и изменчивость, и любое сохранение типов в новых условиях является скорее исключением, чем правилом»
[120].
Но Боас был одинок в своих взглядах. Его коллеги продолжали отстаивать идеи расового деления, а полученные им данные были истолкованы как свидетельство формирования новой американской расы. Антропологи цепко держались за расовую мифологию и проистекающую из нее классификацию людей. Американцы европейского происхождения считали себя благородными белыми потомками скандинавов, вынужденными бороться против смешения с различными иммигрантами из других стран. Лишь после Второй мировой войны, когда Холокост наглядно показал всю порочность расистских взглядов, антропологи наконец начали активно отходить от идей о расовом делении, столь долго лежавших в основе их науки
[121]. В 1950 году первый генеральный директор ЮНЕСКО биолог Джулиан Хаксли созвал антропологов и социологов, чтобы сделать официальное заявление о расовой теории. Хотя эксперты все равно обозначили наличие определенного разделения человечества на группы, суть документа заключалась в том, что «во всех практических и социальных смыслах „раса“ — это не столько биологическое явление, сколько социальный миф» и никаких отличий во врожденных способностях между представителями разных «рас» не имеется. Это заявление не получило всеобщего признания — антропологи-консерваторы и даже некоторые бывшие нацисты настолько отчаянно отстаивали свои расовые теории в научных журналах, что ЮНЕСКО созвало вторую группу биологов для ответного заявления. И тем не менее это был поворотный момент в истории антропологии. По крайней мере, некоторые исследователи XX века пытались противостоять ставшему традиционным для данной науки помешательству на расовых классификациях.
Это был тяжелый труд, особенно с учетом того, что, как заметил биолог-антрополог Джонатан Маркс, «физическая антропология несет на себе бремя френологии, полигенизма, расового формализма, евгеники и социологии»
[122]. Да и основана эта наука была с целью поиска биологических различий. Конечно, расизм изобрели не антропологи, однако они определенно способствовали его развитию на протяжении XIX и начала XX века. Изменить положение можно было только медленным и болезненным способом, как ясно дали понять ужасы Второй мировой войны и всплеск движений за гражданские права в послевоенной Америке, наглядно продемонстрировав, к каким несправедливостям и разрушительным последствиям может привести помешательство на расовом делении. Проведенные позже генетические исследования лишь подтвердили всю несостоятельность расистских идей первых антропологов: все их субъективные доводы полагались главным образом на личные взгляды того, кто пытался разобраться в человеческом многообразии.
Исследования ДНК нашего вида, например, продемонстрировали, что внутри отдельных человеческих популяций генетических различий больше, чем между ними. Признаков расы не было не обнаружено нигде — ни в наших ДНК, ни в анатомических особенностях костей. Попробуйте провести любое разделение людей, основываясь на цвете кожи, росте, форме глаз или любых других признаках, и вы непременно натолкнетесь на тех, кто не вписывается в созданную вами типологию. В точности как и френология, помешательство на измерении параметров собранных черепов в рамках расистских теорий было основано на желании людей, находящихся у власти, сохранить свое господство. Это было очевидно с самого начала, или, как писал Монтегю Кобб, антрополог Говардского университета и президент Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения с 1976 по 1982 год:
