Хагель прошел к столу, дал сигнал прислуге подать завтрак на троих и только после этого посмотрел на волосатое чудовище на своем диване.
— Порой мне кажется, что недельная щетина — это почти борода. Но потом я вспоминаю тебя, и мне становится легче. Будь у тебя внучки, давно бы ходил в косичках и разноцветных резинках для волос.
— Будь у нас внучки, ты бы первым об этом узнал.
Брудо Нирр и Хагель Нирр были двоюродными братьями со схожими генетическими отклонениями. Один всю жизнь был абсолютно лыс, а второй страдал от излишней волосатости. В отличие от брата, Брудо также имел уникальный дар псионика-менталиста, не привязанного к уровню силы. Чем сильнее ментальная защита человека, тем больше жизненных сил он тратил на ее взлом и чтение мыслей. Братья крайне редко общались, тщательно скрывая родственные связи между мэром и представителем ордена Ноландов.
— Узнал? — Хагель намекнул на историю Джибрила.
— Да, но не то, что хотел. Целыми днями я сидел с ним в одном боксе, копаясь в мыслях так глубоко, как только мог. Иногда меня охватывал страх, и я начинал думать, что потеряюсь в дебрях его сознания. Потом искать свой собственный поток мыслей и понимал, как сильно отличается мышление Джибрила от нормального.
— Чем?
— Всем, — волосатое чудовище развело руки, пытаясь охватить все вокруг. — С каждой смертью его память становится четче и детальнее. Контроль над телом улучшается, а преданность лидеру обостряется. Джибрил воспринимает себя как оружие, инструмент, дополняющий своего господина. Он тренируется ради него, живет ради него, развивается ради него. Если бы Кузан приказал ему убить всех в поселке, Джибрил бы так и сделал, не задавая лишних вопросов. А потом сказал, что он лишь инструмент в руках Кузана и потребует от того роста, как личности и лидера. Нет, не так… — Бруно напряг память, вспоминая точную формулировку слов. — «Не отказывайся от своих целей и убеждений, Кузан. И тогда я буду следовать за тобой». Сначала меня это пугало до чертиков. Руки дрожали так, что инструменты выпадали из рук. Но потом я начал копать глубже, ища секрет бессмертия.
— Нашел? — Хагель спокойно съел суп и перешел ко второму блюду.
Мук завтракал, стоя у входа, следя за теми, кто мог подслушивать важный разговор.
— Нет. Последние четыре года он служил в армии Либерии, но не совсем так, как написано в личном деле. Если говорить в общих чертах, то последние пару лет он постоянно воевал в составе малой диверсионной группы на линии фронта. Отключал защиту базы противника, подрывал линии снабжения и многое другое. Раньше, до Джибрила, я думал у меня руки по локоть в крови после работы дознавателем….
Брудо замолчал и стал смотреть вперед пустым взглядом. Хагель знал, как сильно брат не любил свою работу на воле.
— Ну?
— Он убивал, убивал и снова убивал. Кузан и другие члены отряда радовались исполнительности Джибрила. Командование вешало ордена пачками, давало щедрые вознаграждения и баллы для магазина наград. А Джибрил развивал свои навыки диверсанта и давил на Кузана, требуя от него роста. Чем всё закончилось — ты и так знаешь.
Хагель протер рот салфеткой. Завтрак в самом разгаре. А на десерт — стоящая история.
— Брудо. Что ты увидел?
Ноланд затих, пытаясь сформулировать свои ощущения. Что он видел в сознании Джибрила?!
— Отчуждение…отчаяние… одиночество.
— У кого? — Хагель удивленно уставился на брата.
— У Джибрила. Он очнулся двенадцатилетним подростком в большом городе без воспоминаний. Он не знал языка, норм культуры. Боже, да он не знал, как сходить в туалет! Вообще ничего! Два года жизни на дне общества обучили его многому. В четырнадцать лет служба безопасности поймала его во время ограбления кондитерской лавки и не смогла прочитать память с помощью ментоскопирования. Какой-то беспризорник услышал разговор СБ-ешника и рассказал банде Росана Наездника. Стоило Джибрилу выйти на свободу из-за нехватки улик, как его взяли в оборот уличные банды. Росан принял его под свое крыло, назначил чистильщиком и приказал убить того самого стукача.
— Брудо, я военный, а не уличная шпана. Чистильщик — это кто?
Брудо попытался что-то сказать, но закрыл рот. Та самая человеческая нормальность не позволяла ему говорить такие вещи вслух.
— Джибрил Ранно убивал людей, а потом избавлялся от трупов, выполняя приказы банды. Возвращался на место преступления и чистил помещение от следов крови и улик. Росан старался не думать о том, какое чудовище живет с ним под одной крышей. Три года, брат, три с половиной года Джибрил убивал, возводя Росана на вершину криминального мира Сан-Солано.
— Бессмертие? — Хагель уже привык к тому, что брат слишком сильно поддается эмоциям объекта для чтения мыслей.
— Они не знали. У Джибрила есть некий механизм защиты секрета бессмертия. Если его убивали, он находил убийцу и свидетелей, никого не оставляя в живых. Убивал, убивал, убивал. Я слышу звук измельчающихся костей из дробилки. Слышу металлический скрежет жерновов о пули, застрявшие в трупах. Джибрил спокойно жил дальше, но его память с каждой собственной смертью становилась всё четче и детальнее. Выстрелы, трупы, смерть, избавление от тел, зачистка помещения. Почему я помню и уделяю этому внимание, а он — нет? Потому что я — Брудо Нирр, нормальный, и моя нормальность совпадает с той, что принята в обществе. А он — нет, и это меня пугает. Как можно жить в… мире, в котором тебя окружает только смерть?! Когда ты видишь, как люди постоянно умирают от твоей руки!
Мук не выдавал тревоги, но Хагель давно знал своего телохранителя. Плечи слегка опущены, взгляд смотрит в одну точку. После встречи с Брудо мэру предстоит еще один серьезный разговор.
— Признаю. Эта просьба была сложнее всех предыдущих. Но ты говорил об отчуждении, отчаянии и одиночестве.
Брудо кивнул. Покров шерсти немного приподнялся, словно у гостя волосы встали дыбом.
— Чем сильнее ментальная защита, тем больше жизненных сил я трачу на чтение мыслей и памяти. У Джибрила Ранно нет какой-то особенной защиты, но ядро его сознания раз в двадцать плотнее, чем у обычного человека. Оно растет, усложняется, становясь неприступной крепостью разума. У моего дара нет границ, и только поэтому я мог прочитать его мысли. Ни один маг-менталист не сможет повторить мой подвиг. Ни одно заклинание не сможет ослабить защиту, которой нет. А лет через пять не смогу и я сам.
— Сколько лет жизни ты потерял, читая его память?
— Не знаю. Пять, может, десять. Особенность его сознания стала первой причиной отчуждения. Джибрил с ранних лет не мог пользоваться нейросетью. Тело отторгало любой имплант, неважно, кибернетического или бионического он происхождения. Когда сверстники обсуждали свежие новости и скидывали друг другу информацию через нейроинтерфейс, он мог только наблюдать. Когда члены банды ставили импланты для создания закрытого канала передачи данных, он пользовался планшетом-коммуникатором. В обществе, построенном на использовании нейросетей, он был изгоем. Система Содружества долгое время не могла измерить уровень его интеллекта обычным способом. Понимаешь, с точки зрения Джибрила его долго отказывались признавать человеком, членом общества нормальных людей. В общественном транспорте он не мог расплатиться из-за отсутствия счета в банке, привязанного к его биометрическому паспорту. Для его создания нужны показатели работы сознания, которые у Джибрила меняются при каждом посещении службы безопасности. Кафе, рестораны, кинотеатры, в любом месте, где требовался счет или универсальное удостоверение гражданина, Джибрил сталкивался с непониманием. Три месяца нервотрепки были переломным моментом в его жизни. Рядом не нашлось человека, который бы сказал ему: «Эй! Джибрил, ты — нормальный парень. Просто они не знают, что с тобой делать». Росан рассмеялся, когда Джибрил рассказал ему о своих проблемах. А потом сказал, что если общество не может его отследить, то надо это использовать для дела. Бессмертный, не знающий родительской любви и поддержки, Джибрил опустился на самое дно общества. Самомнение рухнуло ниже плинтуса, провалившись в темный подвал. И тогда отчуждение и отчаяние обрели форму служения. Служения лидеру, которого он сочтет достойным. Джибрил был молод и глуп! Он искал друга, сам того не понимая. А не лидера, за которым пойдет.
