На вопрос, о чем он жалеет в прошедшей жизни, Найман ответил, что расстроен, что песню «Хава нагила» сочинил не он. В этом мы сошлись абсолютно. Я бы тоже променял большую часть своих сочинений на авторство «Хава нагилы». Не зря меня держали во Втором отделении милиции всю ночь за исполнение ее на Павелецком вокзале. Для меня эта песня была символом борьбы и веры. Сражение за право на беспричинное веселье — «Марсельеза» наоборот.
В России нужно жить долго, говаривал Анатолий Генрихович. Я уже начинаю догадываться, почему.
Через несколько лет, проведенных в Нью-Йорке, я расклеился и растерялся. Быть «французским певцом» надоело. Следующего карьерного шага я себе не представлял. Будучи в России, мы с Ксенией переводили мои опусы на английский. Здесь это занятие было оставлено. Я переводил американских авангардистов и хирел на глазах. Стихи мои становились всё менее плотными и всё более многословными. Сборник, вышедший в «Талисмане» на английском, меня не радовал. Вместе со всей американской поэзией я чувствовал себя на обочине жизни. Недавно от Кайзера я получил приличную сумму денег — и, казалось, должен был быть всем доволен. В планах был сбор камней со священных мест Европы: собор Святого Петра в Ватикане, Парфенон в Греции, Лурд во Франции, захоронения Линнхольм-Хойе около датского Ольборга, пещеры Ласко и Поле Сожженных во Франции, греческие Дельфы и святилище в Эпидавре, Уилмингтонский великан в Суссексе, Уэст-Кеннет-Лонг-Барроу в Уилтшире. Британские острова с Уффингтонской белой лошадью, Трапраин-Ло, горой Святого Михаила, Ройстонской пещерой, Рослинской часовней, Роллрайтскими камнями, Калланишским каменным кольцом.
Чем не творческий план на ближайшие три года? Нет, и это меня не штырило. Неожиданную новизну в мою жизнь внес первый фестиваль памяти Сергея Курёхина, организованный виолончелистом Борисом Райскиным. Город заполнился русским рок-н-роллом и джазом. Какие-то малознакомые парни из группы «Аквариум» остановились у меня на Варик-стрит. Я был включен в программу в качестве фольклорного исполнителя и должен был открывать вечер в кафе Аnyway.
— Я не теряю надежды тебе понравиться, — сказал я Наталье. — Сегодня я буду петь только для тебя.
— Ты слишком стараешься, — сказала гордая дочь издательства «Эрмитаж», но пойти на выступление согласилась.
Я вел тот вечер, а в промежутке выдавал музыкальные паузы. Пел песни, бодрящие русскую душу. С молодости я сочинял нечто в фольклорном стиле — как бы лишенное авторства, но удивительно похожее на деревенское или казачье пение. Высшим комплиментом этому творчеству было мнение бывшей солистки ансамбля Дмитрия Покровского. Она сказала, что им приходилось собирать все это по городам и весям, а я просто беру и пою. Песни тронули сердца Андрея Битова и Сергея Летова, но моя избранница даже не изменилась в лице. Вечер закончился скандалом, поскольку кто-то из местных ребят предложил публике порнографический рассказ. Он с кайфом зачитал пару сцен совокупления. Тут же на сцену выскочили две взлохмаченные женщины и посередине повествования выдернули из сети усилитель. Ни пение, ни бойкий конферанс не помогли мне в любви.
Женщина с многоярусной грудью
Я зашел к Маргарет, у которой не был уже неделю, и она тут же потащила меня на открытие выставки Шемякина.
— Куда?
— Тут рядом.
— А Эрнст чё не идет?
— Мы — шпионы.
Побыть шпионом у конкурента Неизвестного было заманчиво. Вообще, мое пребывание в студии Эрнста давало возможность знакомства со многими влиятельными людьми, но пользоваться этим мне почему-то казалось зазорным. На Маргарет я не хотел жениться по той же причине. Она могла подумать, что я хочу получить американское гражданство.
У входа в «Мими Ферст» стояла высокая статуя из черного камня — в шлеме, с большим задом и восьмью рядами округлых плодородных грудей. Вокруг толпился народ, не скрывающий своего восхищения.
— Западную цивилизацию спасет только восточная черная богиня, — шепнула мне какая-то любительница искусства. — К тому же это — Мадонна.
— У нее должно быть восемь младенцев, — съязвила Маргарет.
Мы прошли на фуршет, который был по-шемякински прост и шикарен. Столы были уставлены большими бутылками с джином и тоником, на каждом столе красовалось ведерко со льдом, из закусок — бутерброды с селедкой, икрой и яблоками. О своей новой работе Шемякин уже высказался и теперь общался по очереди с посетителями. Нашей с Маргарет задачей было фотографировать все, что мы видим.
Маргарет подвела меня к Михаилу Михайловичу и сказала, что я — главная надежда русской поэзии. Шемякин встрепенулся.
Откуда ни возьмись появился карлик с огромным фотоаппаратом, забрался на барный стул и запечатлел нас на фоне графических работ.
— А где Евтушенко? — спросил меня Шемякин, чокнувшись пластиковым стаканчиком. — Он хотел купить у меня картину.
— Дыма сейчас за ним сходит, — подлила своего зелья Мэгги. — Он в Вашингтонском университете. Там семинар заканчивается через пятнадцать минут.
— Дыма, я буду вам крайне обязан. Неотложное дело. Мне нужно срочно кое-что перетереть с Евгением.
На подлянку Маргарет я не обижался. В последнее время она начала меня подкалывать. Я в долгу не оставался — это освежало.
— Пошли вместе, — сказал я. — А еще лучше — пошли к тебе.
— Эрнст еще в студии, — сказала она. — Сходи к Евтушенко. Ты же любишь приключения. Это в двух кварталах отсюда.
Места вокруг Гринвич-Виллидж были мне знакомы. Здесь, в районе станций метро «Кристофер-стрит» и «Девятая улица», я обычно и тусовался. По дороге встретил Александра Гениса.
— Какими судьбами?
Я объяснил, не вдаваясь в детали.
— А я в Метропо́ литен. Иду вновь посмотреть на «Жатву» Брейгеля. Даже из-за этого стоило сюда переехать.
— А вы уверены, что он хочет, чтобы вы на него смотрели? — спросил я, и Генис взглянул на меня как на сумасшедшего. — Я никогда не хожу на художников, которые не желают меня видеть, — продолжил я.
— И как вы это определяете?
— Но вы же определяете, хочет вас женщина как мужчину или нет? Здесь то же самое.
Генис не знал, что ответить. Я подивился его преданности искусству и сказал, что за углом стоит каменная баба с шестнадцатью грудями и тоже напоминает о гармонии. Он не понял, о чем речь, но позвал в гости.
— Завтра мы отмечаем Хеллоуин. Приезжайте. Будут все. И Наташа Ефимова.
Он-то откуда об этом знает? Размышлять было некогда. Я вошел в один из корпусов универа, быстро нашел нужную мне аудиторию. Лекция была в разгаре, когда я протиснулся в дверь и, извинившись, сел на задней парте.
— О, — сказал Евгений Александрович, заметив меня. — К нам приехал ревизор.
Представлены друг другу мы не были. До этого пару раз говорили по телефону.
