К Маргарет зашёл в полдвенадцатого ночи. Нажал на кнопку звонка, и она вышла ко мне в ночном халате.
— Дыма, неделю назад я гуляла в Бэттери-парке.
Я вздохнул, почуяв недоброе.
— Ты лежал там на газоне с девочкой лет семнадцати, обжимался с ней и целовался, не размыкая губ, ровно восемь минут. Я стояла прямо над вами, но вы настолько увлеклись друг другом, что не видели ничего вокруг. Я ничего не хочу от тебя слышать. Я не гоню тебя. Я люблю тебя, если вообще можно говорить такие слова после увиденного. Я верю, что это — недоразумение и ты при своей изобретательности всё мне объяснишь, но давай возьмем паузу хотя бы на две недели. Не будем встречаться и разговаривать по телефону. Хорошо?
Я комически поцеловал ей руку, сказал, что люблю ее, и отправился на станцию метро наблюдать за играми мышей на рельсах. Давненько я их не видел.
Американский футбол
Через пару дней я полетел в Орегон, где в отеле аэропорта мне назначила свидание некая Сьюзен Брана, занимающаяся экологически чистым производством пластика. Технологически это невозможно. Что-то из области научной фантастики. Но попробовать впендюрить американским партнерам — святое дело. Речь шла об очистке дыма от вредных примесей при производстве полипропилена импульсным пучком электронов (энергия до 500 килоэлектронвольт, длительность 100 наносекунд). Это была наша инициатива, никак не связанная с компанией Кайзера.
За день до этого я сходил на вечеринку к Генисам, приделав себе пластиковую руку на перевязи. Надел белый костюм, купленный когда-то с Ксенией в Сан-Франциско, соломенную шляпу. На грудь повесил довольно точную копию автомата «Узи», стреляющую пластиковыми пулями.
— Я знаю, почему у вас такой костюм, — сказал Саша, когда я вылез из такси у его парадного.
— Приятно, что вы следите за моим творчеством, — отозвался я.
Неделю назад в «Знамени» вышла моя поэма «Плач по рэкетиру». В девяностых мои вирши и статьи брали с лету. Не успели остыть гильзы от калашей, а стихи о бандитах уже в печати.
В духовке поспевала баранья нога. Стол ломился от зеленых салатов и маринадов. Правильные нарезки окороков и колбас были приправлены петрушкой и укропом. Каждый приходил со своим спиртным и ставил его на общак к барной стойке. На кожаном диване сидели, развалившись, киношник Слава Цукерман и театральный деятель Журбин. Семейство Ефимовых было без старшей сестры, Елены, и изображало ортодоксальную еврейскую мишпоху. Вагрич Бахчанян выступал в роли Вагрича Бахчаняна. Он подходил к каждому из вновь вошедших и просил нарисовать что-нибудь ему в альбом. Я изобразил букву, которую придумал когда-то в студенчестве. Буковка-брюковка. Она походила на амебу из учебника зоологии. На балконе тусовалась семья Битовых. Андрей Георгиевич, Наталья Михайловна, маленький сын Жора. Увидев его, я понял, кто сегодня будет моим главным конфидентом. Российский телеведущий и историк Эдвард Радзинский безучастно слонялся по дому, не зная, к кому или чему прислониться. В уголке сидели физик Витя Панн и его жена Лиля, известная написанием классических литературных рецензий без всякого там постмодернизма.
Я подсел к Александру Журбину и попытался влиться в журчание речи культурных патриархов. Они говорили о проститутках в Москве.
— Я как-то раз заблудился, — рассказывал композитор. — Шел из Донского монастыря. По дороге был напуган какой-то злющей монахиней с ведром сажи. Свернул на случайную улицу. А там! На любой вкус и цвет. Нарядные, стройные, в норковых шубках. Стоят ровненько в ряд, словно изготовились к перекличке. Ребята включили фары, чтоб можно было выбрать лучшую. Зима на дворе, а здесь — просто райский сад.
— Молоденькие? — спросил Цукерман, снявший когда-то фильм «Жидкое небо», где инопланетяне убивают людей во время секса.
— Лет по двадцать. Конечно, встречаются провинциалки, дурновкусие. Меня особенно бесят эти сапоги-ботфорты. При короткой юбке — просто ужас. Они же в чулках, с подвязками, попки голые. А на улице мороз под двадцать градусов.
— У нас девушки крепкие, закаленные, — сказал я. — На Крещение купаются голыми в проруби.
— И ведь просто прелестные девушки. Многие с высшим образованием. Я нашел там такой альт, что чуть было не пригласил ее к нам в труппу.
— Она пела на морозе? — поинтересовался я.
— Нет, что вы. Я взял ее в гостиницу. У меня жилья в Москве много, но я всё временно сдаю. Приезжал договариваться о постановке мюзикла. Позвал в гостиницу. Это что-то. Похлеще «Красотки» с Джулией Робертс.
— Вы приехали за ней с цветами на крыше лимузина?
— Вадим, ну что вы с вашими вечными подковырками. Мы хорошо провели время. Были счастливы. Девушкам нравится такая работа. Они чувствуют себя самостоятельными. Я звоню ей иногда из Нью-Йорка.
— Прямо на точку? Там же холодно.
— Почему? Я домой звоню. Мы подружились. Молодежи необходимо общение с интересными людьми.
— Я, Саша, тоже туда собралась, — сказала Наташка Ефимова, которая краем уха слушала нашу беседу. — По другой части. Еду работать в американский институт.
— Привет, — сказал я и погрозил пластмассовым автоматом из-за фалды пиджака.
— Ты только это и умеешь, — рассмеялась Наталья.
— Что?
— Пугать приличных девушек.
Она представила меня родителям.
— Здравствуйте, — сказал я подслеповатому мужику с седой бородой, похожему на пасечника. — Я влюблен в вашу дочь.
Игорь отреагировал на это добрейшей улыбкой.
— Теперь дело за ней.
— Мы ее уломаем, — сказала мама Марина, которой я успел поцеловать руку.
— Вы гангстер, бандит?
— По совместительству, — сказал я.
С Битовым мы пересекались раньше в еврейском культурном центре. Его выступление совпало с русской Пасхой, и мы не замедлили разговеться. Он растрогался, слушая мои песни. Сегодня у Генисов ждал музыкального повторения. Я сказал, что сперва нужно довести людей до необходимой кондиции, а «без бокала нет вокала», и взялся играть в шпионов с его сыном. Я отдал ему автомат, себе сделал парабеллум из бумаги. И мы занялись делом, более достойным, нежели беседы о музыке и женском теле.
Охотились мы на Радзинского, Цукермана и Журбина. После того как те были ликвидированы, ограбили мою каролинскую машину. Я научил Жорика вскрывать багажник пальцем, чтобы похитить арбуз, который мы затем принесли к столу.
Наталья немного поиграла с нами, потом ушла в уборную, где переоделась в седой парик и обдерганную кофту. Образ назывался «женщина трудной судьбы». На параде костюмов она заняла первое место.
Сегодня, в аэропорту Орегона, вчерашние игрища вспоминались как нонсенс. Я сидел в полупустом помещении бара при отеле, пил красное и равнодушно смотрел матч по американскому футболу.
