Я встал, покурил в окно и решил круто завертеть сюжет.
Я вернулся к амбарной книге и написал:
«На следующий день Кристину похитили цыгане, летающие на воздушных шарах. В те времена они предпочитали этот вид транспорта лошадям и автомобилям. Узнав о случившемся, я тут же отправился в путь на поиски возлюбленной. Северный ветер, дующий все последние дни, указывал мне путь».
Зазвонил телефон. Это была Рая, вдова одного известного писателя.
— Хотите выпить? — спросила она. — У нас такое количество водки, что мы без вас с Гандельсманом никак не справимся.
Я объяснил ситуацию. Пост. Абстиненция. Сухой закон.
— Подшились, что ли?
— Записались в анонимные алкоголики.
— Не надо врать. Где Гандельсман? — Рая была навеселе.
— Играет в шахматы с местными евреями.
— Хм. Так даже лучше. Приезжай один. Хочу познакомить себя с подругой.
— Не хочу.
— Почему?
— Мне придется оказывать ей знаки внимания, а трезвый я этого не умею.
— Тогда знаки внимания будет оказывать она тебе. Редкий мужчина откажется от таких знаков внимания.
Если человек не хочет никаких знаков внимания, ему их не навязать. Погода была хорошей, и я решил прогуляться. От Гроув-стрит до Джорнал-сквер одна остановка метро.
В те времена к нам с Гандельсманом часто заходил Григорий Рыскин, издававший когда-то вместе с Довлатовым, Вайлем и Генисом газету «Новый американец». Он мечтал о новых проектах и больших барышах, но в гости всегда заходил с несколькими пачками разноцветного печенья в виде мишек, белочек, ежиков. Для масштабного начинания этого было маловато. Чтобы не ехать к барышням с пустыми руками, я взял нераспечатанный пакет Гришиных «мишек» и поехал к Рае.
Дамочек застал в теплом расположении духа. Выпили — захотели любви. Обзвонили старых ухажеров, переключились на новых. Интересно, какой репутации я достиг в их глазах. Самой «вездеходной» репутацией обладал Кенжеев. Когда мне показывали особ, которых он смог полюбить, моя фантазия сжималась в комок. Рая обладала хорошей журналистской хваткой и за словом в карман не лезла. Мне виделся в этом одесский опыт, хотя в этнографических тонкостях я не разбирался.
— Прямо совсем не пьешь? — спросила Рая, сделав таинственные глаза.
— Давши слово — держись, а не давши — крепись, — ответил я.
— А если Гандельсман твой пьет сейчас с доминошниками? — начала соблазнять меня Раина подруга Лена — точно такая же на вид, но блондинка и русская.
— Мне-то что? Я присягу выполняю. Несу, так сказать, караульную службу.
— А мой Давидик сейчас трахается на втором этаже со своей герлфренд. Лежат хорошенькие, голенькие. И ебутся. Третий час уже ебутся.
— Значит, скоро вернутся, — сказал я. — Составят вам компанию.
— Не вернутся. Он там живет. Получил квартиру от радио «Свобода».
— А это тоже от радио? — окинул я взглядом помещение.
— Все-то тебе надо знать. Расскажи лучше, как у вас с Наташкой?
— Она просила не распространяться.
— Боится интимных подробностей?
— А кто их не боится?
— Тебе, Месяц, какие девки больше нравятся, русские или американские?
— Русские, конечно. Раскованные. Знают, чего хотят. В них больше счастья. Они лучше понимают, что живем однова.
— Патриотичный какой. Облядели они там от нищеты, стыд потеряли.
— С тех пор как существуют люди, слишком мало радовался человек.
— А американки не радуются?
— Рая, если подходить к предмету с нежностью, даже дерево можно довести до оргазма. Американская женщина в объятьях русского мужчины расцветает на глазах. Единственная беда, что в глазах каждой из них мы видим теперь харю Моники Левински. И это наваждение навсегда.
— Ты русский, что ли? — спросила меня Лена подозрительно. — По виду, так цыган какой-то.
Рая запричитала:
— Так ты не уважаешь женских прав? Мы про таких, как ты, передачу делали. Невежество и хамство потрясающие. Давайте накатим, — плюхнулась она на обитую дерматином табуретку.
— Ваши бабы насмотрелись порнухи и разом ушли в бляди, — заключила она.
— О, давайте порнуху включим, — вспомнила Лена причину моего появления.
Дело приняло тяжкий оборот. С такими тетками никакая порнуха не поможет. Я почувствовал себя мальчиком Робертино Лоретти в объятиях Долорес Ибаррури и Голды Меир.
— Отличная мысль! — воскликнула Рая. — Включим порнуху. Хватит политики. Мой Давид уже четвертый час лежит голенький с девочкой. Никак не могут насытиться, бедняжки.
Факт половой активности сына где-то неподалеку неумолимо переводил стрелки в голове Раи на эротические фантазии. Мне надо было срочно ретироваться.
— Девчонки, — сказал я твердым голосом и посмотрел по очереди каждой в глаза. — Я с Гандельсманом. Так уж получилось. Не могу ему изменить даже с журналистом радио «Свобода».
Произнесенное доходило до женщин туго.
— Как это? Прямо по-настоящему? — Лена даже покраснела.
— Любовь зла, — ответил я с виноватой интонацией. — Оказался охоч до либеральных ценностей. Особенно до гомосексуализма. Пойду я, наверное.
Я положил пакетик с разноцветным печеньем на тумбочку и направился к двери. Рая, еще не до конца просекшая фатальность положения, легла на тренажер для пресса и сделала несколько упражнений, широко раздвинув ноги.
— Смотри, как хорошо получается, — сказала она. — Просто секс-машина.
Я переставил пакетик с печеньем на тренажер, помахал теткам ручкой и ушел. Должно же быть во мне что-то святое, кроме подводной черепахи из детства.
На Гроув-стрит сидел на корточках Саид и нюхал розы у продавца цветов. Он был водителем такси — подвозил как-то меня с Александрой в Бруклин. По дороге у него спустило колесо, но я не разозлился, а помог его поменять. Денег за проезд с меня он не взял. Он был родом из Египта — проявил благодарность по отношению к России за Асуанскую ГЭС. Мы подружились. Пару раз ходили в кафе в Джерси Сити есть джайро
[93]. Знакомых таксистов, готовых прийти на помощь, у меня было двое. Саид и Хургио из Колумбии, с которым мы считали, что Пабло Эскобар жив. Саид был в курсе моих романтических дел. От теток я возвращался в мрачном настроении.
— Поехали к Наташе, — сказал египтянин. — Отвезешь ей цветы. Нет женщин, которые отказываются от цветов.
Идея была безумной, но после сегодняшнего БДСМ-шоу смахивала на нечто стоящее. Я купил розы, которые Саид уже успел обнюхать, и через полчаса был в Инглвуде.
