Медведева ждала их на крыльце:
– Добро пожаловать! Как дорога?
Пожалуй, сейчас она выглядела лучше, чем утром, во время разговора. Может, ничего страшного и не случилось? Елена поспешила ухватиться за эту надежду.
– Жарко и долго. Жалею, что не полетели самолетом.
– Проходите в дом, отдохнете.
В холле было прохладно. Коцюба сняла темные очки и панаму, упала в мягкое глубокое кресло рядом с аквариумом. Одежда противно липла к потному телу, хотелось стащить с себя блузку и шорты и бежать в душ. Но душ подождет, душ очень даже подождет. С немым вопросом она уставилась на хозяйку.
Медведева взгляд поняла. Повернулась к Лесовскому:
– Андрей, извини, пожалуйста, нам с Леной поговорить нужно. Ты можешь пока в душевую сходить. Это прямо по коридору, в самом конце, помнишь? И чувствуй себя как дома. Здесь вот телевизор. Не знаю, что по программам, но наверняка можно найти что-нибудь интересное.
– Не беспокойся, я найду себе развлечение. – Андрей неуверенно посмотрел на подругу: – Так я пошел?
Елена кивнула нетерпеливо. Может, Лесовской и рассчитывал услышать что-то вроде: «у меня от мужа тайн нет, обсудим все вместе», но для мелодрамы обстоятельства были неподходящими.
Медведева молчала, пока где-то в глубине дома не хлопнула дверь душевой. И когда вновь взглянула на гостью, даже подобия улыбки на ее лице не осталось.
– Пошли, подруга, пройдемся.
Елена только вздохнула, когда поняла, что из приятной прохлады комнат ее опять ведут в летний зной. Но раз надо, то надо, не до удобств. Они обогнули дом, прошли к беседке в дальней части маслиновой рощицы. Беседка висела над самым обрывом, и ветер с моря делал жару не такой нестерпимой.
Медведева кивнула на скамейку, села сама, пристально посмотрела на подругу.
– Ты ведь неспроста позвонила Веронике. Ты вспомнила?
– О чем?
– О том, что на самом деле случилось на Горгоне.
Елена ощутила, как пружина, начавшая закручиваться где-то внутри, едва она переступила порожек калитки, тихо хрустнула и порвалась.
– Почему ты так решила? – прошептала вмиг пересохшими губами.
– Так ты ведь не одна там была.
– Ника? Она тебе рассказала? Что она вспомнила?
Медведева качнула головой, не поймешь, то ли соглашаясь, то ли нет.
– Веронике не до воспоминаний было.
– С ней что-то случилось? Что-то плохое?
– Думаю, хуже, чем мы можем представить.
Елена вскочила.
– Где она?!
– Спит. – Медведева повелительным жестом остановила рванувшуюся было из беседки гостью. – Не надо, пусть поспит.
Взглянув на наручные часы, добавила непонятное:
– У нее еще минут сорок есть. Потом поздороваешься.
– Ты можешь по-человечески сказать, что с Никой?!
– Не кричи. Не нужно кричать, Лена. Конечно, я тебе все расскажу. Передам слово в слово то, что она мне сама рассказала.
Рассказ получился коротким. И жутким.
– Собственно, это и все, если отбросить эмоции, – закончила его Медведева. – Объяснять родителям она ничего не стала, чтобы не пугать раньше времени. Дождалась утра, собралась и прилетела сюда.
– Почему же она мне не позвонила?
Жары Елена больше не ощущала. Ей было холодно. До дрожи.
Ярослава только плечами пожала. Елена и сама понимала: на Медведеву Ника надеялась больше, чем на нее. На мгновение кольнула обида. Но лишь на мгновенье – все происходящее было слишком страшным для этого мелкого чувства.
Она облизнула губы:
– И что было дальше? Что выяснилось?
– А все так и есть, как увидела девочка. Примерно через два часа после того, как Вероника засыпает, на ее коже проступают алые пятна, будто кровь сочится сквозь поры. Но это не кровь, а фосфоресцирующий свет. Вскоре все ее тело начинает светиться тускло-алым. Температура при этом опускается, я так понимаю, до температуры окружающей среды, пульс исчезает…
– Но это невозможно! У тебя получается описание трупа!
– Я не закончила с симптомами. Вероника не ест с самого приезда, при этом голода не испытывает. В «нормальном» состоянии температура у нее тридцать два градуса и продолжает понижаться. Пульс – тридцать шесть ударов в минуту. Временами останавливается дыхание…
– Что значит – «останавливается дыхание»?
– Она иногда перестает дышать во время разговора, как будто забывает это делать, а надобности в кислороде не испытывает. Создается впечатление, что обмен веществ у нее в организме остановился. Я бужу ее до того, как она впадает в «летаргию». Но я не уверена, что от этого будет хоть какая-то польза.
Медведева помолчала, внимательно посмотрела на собеседницу:
– А у тебя как дела?
Елена нервно сглотнула.
– Слава богу, ничего такого за собой не замечала. Никаких симптомов.
– Сегодня ночью проверим, если не возражаешь.
Внизу плескалось море, волны с тихим шорохом накатывали на берег и отступали, оставляя после себя клочья пены. Тихий ветерок шевелил листья маслин за беседкой. Да, все было мирно, привычно, по-земному. И никак не вязалось с кошмаром, который затягивал, словно гигантская воронка.
– Ярослава, что же это такое? Ведь это не может быть связано с нашей экспедицией? Нас же проверяли в карантине!
– Карантин, называется. – Медведева презрительно скривила губы. – Несомненно, это связано с Горгоной, других объяснений нет.
– И что нам делать?
– Что делать – каждый решает за себя. Я – решила, Ника решила. А ты?
Андрей Лесовской. Земля, Крым, 30 июля
Контрастный душ смыл не только пот и усталость, но и тревога отступила. Что бы там ни вспомнила Белка, это наверняка относилось к ее работе. Скорее всего, забыла что-то в отчет об экспедиции вставить, потому и примчалась к командиру. Правильно, Круминь мужик умный и знающий, он придумает, что делать. В конце концов, главная ответственность на нем лежит, а не на разведчике-планетологе. Андрея же это вообще не касалось никаким боком.
С такими мыслями он вышел из душевой, вернулся в холл, уселся перед экраном и лениво гонял программы каналов, похожие друг на друга, словно близнецы. И когда пришла Белка, спросил вполне благодушно:
– Что, поговорили? Все нормально?
Спросил и осекся: во взгляде Лены было столько злости…
– Слушай, мне нужно здесь на несколько дней остаться.
– Хорошо, – Андрей растерянно пожал плечами, – давай останемся.
