Неизвестно, чем это все в итоге обернется. Никто не берется гадать, кроме разве что непосредственных участников Комитета Фестиваля – группы, которая первой утвердила идею замостить атмосферу Сатурна аэростатами с горячим водородом. Но вот проходит полный суточный цикл, почти сорок тысяч секунд, и начинает вырисовываться картина, подразумевающая разработку надежной системы контроля отклонений в планетарной сети-распределителе баллов репутации с гарантией не менее пятидесяти мегасекунд (почти один марсианский год, если бы Марс еще существовал) и учреждение парламентского борганизма, который будет выступать от лица единого сверхсознания, скомпилированного из политических взглядов победителей. Новости не очень хорошие, осознает партия, собравшаяся в верхней сфере «Атомиума». Эмбер на собрании не присутствует – видимо, топит свои печали или участвует в предвыборных схемах иной природы где-то еще. Но другие члены ее команды уже здесь.
– Могло ведь быть и хуже, – возражает Рита поздним вечером. Она сидит в углу палубы седьмого этажа, в каркасном кресле 1950-х годов, сжимая стакан синтетического односолодового виски и наблюдая за тенями. – Мы могли бы участвовать в выборах по старому стилю, но тогда бы такая волна дерьма поднялась… зато мы смогли остаться анонимными.
Одно из слепых пятен отделяется от ее периферического зрения и приближается.
Это Сирхан; он выглядит угрюмым.
– А в чем твоя проблема? – спрашивает она. – Твоя бывшая фракция выигрывает.
– Ну допустим. – Он садится рядом с ней, старательно избегая ее взгляда. – Может, и хорошо это. А может, и нет.
– Так когда же ты присоединишься к синцитию? – спрашивает она.
– Это я-то? Присоединюсь к этому? – Он выглядит встревоженным. – Ты думаешь, я хочу стать частью парламентского борга? За кого ты меня принимаешь?
– Ой. – Она качает головой. – Я-то думала, ты меня из-за этого избегаешь.
– Нет. – Он протягивает руку, и проходящий мимо официант вкладывает в нее бокал. Он делает глубокий вдох. – Я должен перед тобой извиниться.
Как вовремя, цинично думает она. Он упертый и гордый, нехотя признает ошибки и никогда не станет извиняться, пока действительно не поймет, что надо.
– За что?
– За то, что не дал тебе возможности усомниться, – медленно говорит он, перекатывая бокал меж ладоней. – Мне стоило раньше прислушаться к себе, а не запираться от себя же.
То, о чем он говорит, кажется ей самоочевидным.
– С тобой нелегко сойтись, – тихо говорит она. – Может быть, это и есть часть твоей проблемы.
– Часть проблемы? – Он горько усмехается. – Моя мать… – Он проглатывает то, что хотел сказать ей на самом деле. – Ты знаешь, что я ее старше? В смысле, старше этой ее версии? У меня в печенках сидят ее материнские замашки.
– Они ей самой не по душе. – Рита тянется и берет его за руку – и он тут же сжимает ее в ответ, на этот раз без отторжения. – Послушай, мне кажется, в парламент лжи она не попадет. Консерваторы побеждают по всем статьям, а нашим – везде от ворот поворот. Ресимулянтов со Старой Земли – уже процентов восемьдесят населения, и лучше до того, как Дурное Семя явится по наши души, уже не станет. Что же нам теперь делать?
Он пожимает плечами.
– Я думаю, все, кто полагает, что мы действительно в опасности, продолжат что-то делать. Ты понимаешь, что акселерационисты теперь отвернутся от идеи «власть – народу»? У них все еще есть осуществимый план – для погрузки на корабль лангустов энергия со всей планеты не потребуется. Но потом от такого отказа все равно станет больно. Я все не могу отделаться от мысли, что, возможно, истинная цель Дурного Семени состояла в том, чтобы заставить нас не уводить у них ресурсы. Тупо и неубедительно – поэтому-то мы и предположили, что дело совсем не в этом. Но, может, для Дурного Семени настало время именно так и действовать – грубыми методами.
Она пожимает плечами.
– Демократия плохо подходит для спасательных шлюпок. – Рите все еще не по нраву эта идея. – И подумай обо всех тех людях, которых мы тут бросим.
Он невесело улыбается.
– Ну, если ты вдруг придумаешь, как вдохновить массы примкнуть к нам…
– Перестань думать о них как о массах, которыми только вертеть и можно. Похоже, в твоей семье развился передающийся по наследству элитаризм. Кого бы он привлек?
Сирхан поеживается.
– Думаешь, я плохой? Поговори как-нибудь с ИИНеко. Вот где бездны…
– А вот и поговорю как-нибудь. А все-таки, что будешь делать? В роутер пойдешь – на исследования?
Он искоса глянул на нее.
– Пошлю туда копию, – тихо отвечает он. – Прости, но я не хочу ставить все будущее без остатка на шанс повидать закоулки Вселенной. В последнее время у меня было столько волнений, что хватит на целую жизнь. Думаю, одна копия пойдет в резервный архив в ледяных глубинах, одна – в исследовательскую экспедицию, ну а я осяду и создам семью. Что насчет тебя?
– Ты пойдешь всеми тремя путями? – спрашивает она.
– Думаю, да. Что насчет тебя?
– Куда ты, туда и я. – Рита прислоняется к нему и тихо добавляет: – Разве в конце концов это не самое главное?
Глава 9. Пережиток
На этот раз между последовательными визитами к династии Масхов проходит более двух десятков лет.
Где-то в окропленной газом темноте за пределами местного войда есть углеродная жизнь. Алмазный цилиндр протяженностью в пятьдесят километров вращается в темноте, его поверхность испещрена странными квантовыми ямами, имитирующими экзотические атомы, не найденные ни в одной периодической системе, какую мог бы узнать Менделеев. Его внутренние стены содержат килотонны кислорода и азота и мегатонны зараженной жизнью почвы. В ста триллионах километров от обломков Земли цилиндр блестит во тьме, будто драгоценный камень.
Добро пожаловать в Новую Японию – одно из мест меж звезд, где живут человеческие существа – теперь, когда Солнечная система закрыта для тел из плоти и крови.
Интересно, кого же мы здесь найдем?
В одном из терраформных секторов цилиндра обитания находится Красная площадь. Огромный гонг свисает с красиво раскрашенной деревянной рамы на одной ее стороне, вымощенной обветренными известняковыми плитами, сделанными из атомов, добытых с планеты, которая никогда не знала расплавленного льда. Вокруг стоят дома и палатки, в которых трудятся гуманоидные официанты, подавая еду и напитки проходящим мимо реальным людям. Группа детей предпубертатного возраста играет в войнушку со своими пучеглазыми домашними любимцами, размахивая самодельными копьями и автоматическими винтовками; в этом мире нет боли, потому что тела взаимозаменяемы, перестраиваемые вмиг рамами ассемблирования/дизассемблирования, установленными в каждой комнате. Взрослых здесь почти нет, потому что Красная площадь сейчас не в моде, и дети облюбовали ее как игровую площадку. Они все по-настоящему молоды, они – плоды классического Творения, среди них нет ни одного Питера Пэна, ни одной Венди.
