– Сколько такой стоит? – спрашивает Масх погонщика этого стада, восседающего за стойкой.
– Девяносто евро, – сонно откликается тот.
Манфред вздыхает.
– Многовато. А как насчет…
За то время, что ушло у них на торг до семидесяти пяти евро, индекс Хан Сен упал на четырнадцать и шестнадцать сотых пункта, а огрызок NASDAQ поднялся еще на два и одну десятую.
– Что ж, по рукам. – Манфред сорит виртуальной валютой перед суконным рылом регистратора, и тот освобождает чемодан от виртуальных оков, даже не подозревая, что за возможность взять именно этот баул покупатель отстегнул гораздо больше, чем требовалось. Нагнувшись к глазку мини-камеры, встроенной в ручку чемодана, Манфред тихо, но четко произносит:
– Манфред Масх. Следуй за мной.
Ладонью он ощущает, как ручка нагревается, считывая его отпечатки пальцев, пока камера запоминает пропорции лица и фенотип в целом. Когда же с ритуалами взаимного признания покончено, Манфред разворачивается и бежит прочь от этого невольничьего рынка, а его новый оруженосец катит за ним по пятам.
После непродолжительной тряски в поезде Манфред попадает в отель «Мильтон» и проходит регистрацию. Солнце садится за окном его номера – медленно закатывается за горизонт, утыканный, словно химически выращенными кристаллами, бетонными великанами. Функциональный дизайн комнаты кричаще «природный» – тут тебе и пальма-ротанг, явно выращенная под ключ, и стенные панели из пеньки, и конопляный коврик. А за всем этим – холодный функционал микросхем и еще более холодный бетон. Опустившись в кресло с бокалом джин-тоника в руке, Манфред принимается за просмотр последних новостей то на одном медиаканале, то на другом. Он замечает, что его индекс цитирования в Сети без каких-либо предпосылок вырос на два процента; копнув поглубже, Масх понимает, что у всех сейчас так – в смысле, у всех счастливых и не очень обладателей репутации, которая котируется публично. Наверное, кто-то, управляющий серверами, решил сыграть на повышение. Ну или формируется какой-то глобальный пул доверия. Манфред морщится, щелкает пальцами – чемодан послушно подкатывает к нему.
– Ты чей? – спрашивает у чемодана Масх.
– Манфреда Масха, – с абсурдной застенчивостью ответствует поклажа.
– А чьим ты был до меня?
– Вопрос некорректен. Прошу прощения.
Манфред вздыхает.
– Открывайся.
Молния жужжит, раскрываясь: жесткая крышка подскакивает вверх, и Манфред заглядывает внутрь, удостоверяясь в содержимом.
Чемодан полон информационного шума.
Добро пожаловать в двадцать первый век, человек.
В Милтон-Кинсе ночь, а в Гонконге уже светает. Закон Мура продолжает неустанно тащить человечество к сомнительному будущему. Совокупная масса планет Солнечной системы – примерно 2×1027 килограммов. Женщины всего мира каждый день производят сорок пять тысяч младенцев, добавляя 1023 MIPS к совокупной способности обработки информации. Кроме того, линии производства микросхем всего мира рождают совокупно тридцать миллионов микропроцессоров в день, добавляя еще 1023 MIPS. Через десять месяцев в Солнечной системе пойдет прибавка MIPS небиологического происхождения. Примерно через десять лет после этого совокупная способность обработки информации Солнечной системы достигнет критического значения 1 MIPS на грамм – один миллион инструкций в секунду на грамм материи. После этого должна наступить сингулярность – тот особый исторический момент, после которого экстраполирование прогресса не имеет никакого смысла. Время, оставшееся до лавинообразного интеллектуального прироста, в годах исчисляется всего-навсего двузначным числом.
ИИНеко тихо мурлычет, свернувшись калачиком на подушке рядом с головой Манфреда, мучимого тревожными сновидениями. Ночь во внешнем мире темна, ведь весь транспорт домой направляют автонавигаторы, и городское освещение выключено – ничто не мешает сиянию Млечного Пути изливаться с неба. Темнота обручена с тишиной, ведь двигатели на топливных элементах не способны наделать много шума. Роботизированный питомец Манфреда несет караул, высматривая, но не находя злоумышленников, пока порожденные метакортексом наваждения нашептывают в болезненных Манфредовых снах – насыщают их своими векторами состояния.
Метакортекс – распределенное облако программных агентов, которое окружает Манфреда в сетевом пространстве и занимает машинные циклы у подходящих процессоров (вроде робокошки) – это не только часть Манфреда, но и сообщество разума, пользующееся его черепом; туда уходят мысли Масха, порождая новых агентов, а те ищут новую информацию и ночью возвращаются, угнездившись в мозгу и делясь знаниями.
Снится Манфреду алхимическая свадьба – невеста ждет у алтаря в открытом черном платье со скальпелем в затянутой в шелк руке. Больно не будет, обещает она, я достану только твой геном, а с фенотипом пока повременим. Она облизывает кончиком языка алые губы. Скальпель вспарывает кожу, но вместо крови наружу льются налоговые счета.
Этот сон – отнюдь не случайное порождение спящего разума. Пока Манфред гостит у Морфея, микроскопические электроды, вживленные в гипоталамус, стимулируют пучки чувствительных нейронов. При виде лица невесты жениха переполняют стыд, омерзение и острое чувство собственной уязвимости. Метакортекс Манфреда, дабы облегчить развод, пытается дезавуировать его противоречивое чувство любви. Он работает над этим уже не первую неделю, но его подопечный все еще жаждет прикосновений плетки, алчет страсти унизительного подчинения, бьется в бессильном гневе из-за невозможности оплатить все эти налоги – все эти выставленные счета, в коих она заинтересована лично.
ИИНеко наблюдает за хозяином со своей подушки, мурлыча и разминая когтями мягкую поверхность – одной лапой, затем другой. В ее искусственной голове – мегабайты древней кошачьей мудрости, загруженные Памелой еще в те времена, когда не была объявлена война налогов, когда отношения «госпожа – раб» не омрачала финансовая вражда. Теперь, спасибо хозяйке и ее увлечению устройством нервной системы кошачьих, ИИНеко – в большей степени животное, нежели замысловатая игрушка. Ей ведомы агонии, что переживает сейчас Манфред, – не имеющие специального названия нейроастенические припадки, – но ей, по сути, плевать, пока все в порядке с подзарядкой и никто не ломится к ним в номер.
ИИНеко сворачивается на подушке и тоже засыпает. Снятся ей мыши, бегающие за лучом лазерной указки.
Манфред вскакивает, разбуженный нетерпеливой трелью гостиничного телефона.
– Алло? – спрашивает он сонливо.
– Манфред Масх? – Голос с сильным акцентом Восточного побережья, как будто в рот камешков набрали, но явно человеческий.
– Да, это я. – Манфред садится на постели. Во рту будто кони ночевали, а веки все никак не желают толком разлепляться.
– Я Алан Глашвиц, из «Смут и Седжвик Ассошиэйтс». Правильно ли я понимаю, что вы – тот самый Манфред Масх, директор компании, называющейся… хм… «agalmic, точка, holdings, точка, root, точка, один-восемь-четыре, точка, девять-семь, точка, буква «А» как в «Авель», буква «Бэ» как в «Берни», пять, инкорпорейтед»?
