И ныне, пока «Странствующий Цирк» стоит на приколе у инопланетного роутера на орбите коричневого карлика Хёндай +4904/-56, пока Эмбер с командой на другом конце этой червоточины силятся выбраться из сети безумно обширных инопланетных мыслительных сред, пока все это продолжается своим чередом, – чертовы идиоты-люди все же преуспели в том, чтобы сделаться устаревшими. Непосредственной причиной смещения с поста венца творения (или венца телеологического самостроения – как посмотреть на эволюционную биологию) стало нашествие самосознающих корпораций. Комбинация международного торгового права и нейронной архитектуры привела к появлению совершенно нового семейства видов, быстрых и смертоносных корпоративно-сетевых хищников, и даже само словосочетание «умные деньги» приобрело абсолютно новый смысл.
Меркурий давно исчез, разобранный сообществом дельцов, а Венера, на которую направили собранный и концентрированный солнечный свет, взорвалась и превратилась в плавучее скопление обломков. Миллион миллиардов медуз-нанокомпьютеров, каждый размером с кулак, ныне обращаются вокруг Солнца внутри бывшей орбиты Меркурия, их обратные стороны сияют ярко-алым, стравливая вычислительный жар. Миллиарды людей, оставшихся в биологических телах, отказываются иметь всякое дело с богохульной новой реальностью. Многие их идейные лидеры нарекли выгрузки и искусственные интеллекты «бездуховными машинами». Большинство из них робки и лелеют мемы самосохранения, усиливающие до паранойи некогда здоровое отвращение к «мыслевидящим» роботам, что насквозь зондируют сознание. Продажи шапочек из алюминиевой фольги достигли своего исторического максимума. Однако сотни миллионов людей уже обменяли биологические кукольные тела на машины мысли, и число таковых стремительно растет. Через несколько лет биологическая популяция станет абсолютным меньшинством в числе постлюдей. А еще через некоторое время, вероятно, произойдет война. Обитатели мыслеоблака голодны и жаждут больше пассивной материи на переработку, а биологические тела неэкономичны в вопросах пользования залежей кремния и редкоземельных элементов, то есть планеты Земля.
Солнечная система завершает фазовый переход, движущими силами которого являются энергия и мысль. Показатель MIPS в секунду на килограмм суммарной массы находится на крутой части верхней ветви сигмоидальной кривой – дети мысли и их прожорливые наномеханические слуги реструктурируют все на своем пути, и пассивная материя оживает. Мыслеоблако, формирующееся вокруг Солнца, в конце концов станет кладбищем биоэкологии – знаком, издалека видимым в космосе всем, кто уже добрался до железного века, построил телескопы и способен понять наблюдаемую картину смертных мук пассивной материи и зарождения вложенной обитаемой реальности, просторнее и быстрее старой галактики. Агония биома знаменует вымирание биологической жизни – всех ее форм – в радиусе приблизительно светового года от звезды в течение нескольких сотен лет. Величественный мозг-матрешка хоть и является венцом разумной культуры, при этом – бесконечно враждебная среда для любой биологической жизни.
Пьер, Донна Всевидящее Око и Сю Ань рассказывают Эмбер о том, что обнаружили на базаре, – так они окрестили среду, которую призрак называет демилитаризованной зоной – за ледяной «Маргаритой», в отличной симуляции питейного заведения. Свобода обретена ими довольно давно: вот уже несколько лет как. Эмбер предстоит усвоить от них целую гору сведений.
– Физический слой имеет диаметр в половину светового часа, и еще он в четыреста раз больше массы Земли, – объясняет Пьер. – Конечно, он не сплошной – его самый большой компонент примерно такого же размера, как мой кулак.
Эмбер сощуривается, пытаясь вспомнить, насколько это много – масштабные факторы трудно воскресить в памяти в точности.
– Я тут повстречал одного старого чат-бота, который сказал, что он пережил свою первоначальную звезду, но я не уверен, что у него все дома. В любом случае если это правда, то мы находимся на расстоянии трети светового года от тесно связанной двойной системы – они используют орбитальные лазеры размером с Юпитер, чтобы питать ее, не приближаясь слишком близко ко всем этим мерзким гравитационным колодцам.
Эмбер пугается, несмотря на свой здравый смысл, потому что этот причудливый базар в несколько сотен миллиардов раз больше, чем вся человеческая цивилизация. Она старается не показывать этого перед другими, но ее беспокоит, что возвращение домой может запросто оказаться замыслом, уходящим за горизонт экономических событий – сродни плану обогащения при помощи долларового вклада со стартовым капиталом в десятицентовую монетку. И все же она должна хотя бы попытаться. Само знание о существовании базара столь многое меняет…
– А сколько денег мы можем за себя выручить? – спрашивает она. – Что по здешним меркам вообще – деньги? Если предположить, что у них опосредованная дефицитом экономика… пропускная способность, быть может?
– Что ж. – Пьер как-то странно смотрит на нее. – Тут-то собака и зарыта. Тебе что, призрак ни о чем не рассказал?
– Ну, ему ведь не стоит очень-то доверять, разве нет? – Эмбер приподнимает бровь.
– Скажи ей, – тихо говорит Сю Ань и отворачивается, будто чем-то смущенная.
– У них взаправду экономика дефицита, – говорит Пьер. – Пропускная способность – это ограниченный ресурс; это-то и имеет значение. Вся эта цивилизация связана между собой локально, потому что, если отойдешь слишком далеко – потом целый век будешь новостей ждать. Обитатели мозгов-матрешек гораздо большие домоседы, чем кто-либо предполагал, – даже если много болтают по телефону. И они используют все, что к ним попадает из других когнитивных вселенных, в качестве, скажем так, валюты. Все мы прошли через щель для монеток – так стоит ли удивляться, что оказались в итоге в банке?
– Это так неправильно, что я не знаю, с чего начать, – ворчит Эмбер. – Как же они до этого маразма додумались?
– Меня не спрашивай. – Пьер пожимает плечами. – У меня отчетливое ощущение, что все разумное, что мы встретим в этом месте, будет иметь не больше понятия, чем мы сами: кто бы или что бы ни построило этот мозг, тут больше никого нет, кроме самодвижущихся корпораций и всяких залетных ребят вроде вуншей. Свет включен, но дома никого.
– Хочешь сказать, они сначала возвели эту махину, а потом вымерли? Глупо как-то звучит…
Сю Ань вздыхает.
– Они стали слишком большими и сложно устроенными, чтобы перемещаться по ими же построенному – на первый взгляд просторному – чертогу. Вымирание обычно постигает те организмы, что стали слишком узкоспециализированными и застряли в какой-то отдельно взятой экологической нише. Если сингулярность предполагает максимизацию локальных вычислительных ресурсов как очень вероятное конечное состояние видов, использующих сложный инструментарий, разве удивительно, что никто из них так и не воззвал к нам?
Эмбер сосредоточилась на столе перед собой, положила ладонь на холодный металл и попыталась вспомнить, как сделать копию вектора своего состояния. Через мгновение ее привидение услужливо балуется с физической моделью стола. Сталь поддается под рукой как резина, приятная и эластичная.
