– Не стоит сравнивать, – мягкий укор, – слишком все это разное.
И она заговорила. Слова лились рекой, совершенно не хотелось останавливаться. Рин рассказала и о выборе древнего бога, и о декане, и о найденном отце, о строгости правил и трудностях их принятия, о попытке свыкнуться с вечным давлением общества, с презрением и тайнами, об ужасе мелькающих видений, о новом друге и жертвах.
Чему-то зеленый дан не удивлялся, над чем-то тихо посмеивался, но лишь несколько раз он напрягся, едва уловимо, так что Рин не смогла понять, какие именно ее слова вызвали такую реакцию.
– Да… – прошелестел негромко, задумчиво наблюдая за играющими в воде рыбками. – Удивительное зрелище – камешек в жерновах истории. Но камень чистейшей пробы.
Одно движение – и острый коготь упирается в ямку над ключицей, одно нажатие – и тело окутывает слабость, а разум – сон. Она не успела ни закричать, ни испугаться, а тело безвольно осело на руки подхватившему его древнему.
Интерлюдия пятая
О преступлении, наказании и планировании
Лучше умереть, чем маяться в неволе.
Леонардо да Винчи
В отдалении раздался резкий грохот, удары тарана, звон бьющихся стекол, и финальным аккордом в небо взвились искры первого пожарища. Первая весточка беспорядков – погром в квартале мастеровых.
– Полно, – раздался тихий смешок, – давай, мальчик, передай мне то, зачем пришел, и разойдемся.
Отвечать Киоран не стал – зачем? Ответа от него не ждут. Просто молча протянул упакованный в замагиченную бумагу сверток. Его собеседник быстро и ловко перехватил ценную ношу, кивнув головой. Разглядеть выражение его лица было невозможно – его надежно скрывала гротескная маска, изображающая оскалившегося саграна – дикого хищника из породы кошачьих, хитрого, злобного и коварного.
Броска он не заметил, хотя готовился к нему – просто что-то кольнуло руку, и мир покачнулся, суживаясь до черного пятна. Он не мог сказать ни слова, не мог пошевелиться, но чувствовал, как тело заставляют обернуться в змеиную ипостась, как его бывший компаньон протягивает руку, застегивая что-то на шее, а потом свет померк.
В себя приходить было тяжело, раскалывалась голова, а во всем теле ощущалась ватная тяжесть. Глаза открылись с трудом, как будто на лицо положили латную перчатку. Серый камень потолка с едва заметными черными прожилками вызвал легкую гримасу. Ну конечно… Быстро они, однако, подсуетились. Киоран повернул голову, чтобы удостовериться, что он сейчас в истинной форме иршаса, да только пошевелиться не может. И не сможет – хвост был прикован обручами, покрытыми искрящимися рунами, к плите, на которой он лежал. Руки заведены назад и скованы над головой, а волосы обернуты искрящейся сеткой. Спеленали, как самого опасного преступника. Хорошо, что лица иршасов малоподвижны, а из-за особенности строения глаз почти невозможно понять, что они чувствуют. Внешне некромант остался невозмутимым, и только глубоко внутри сердце сковал ужас. Впрочем, иногда страх так велик, что переходит в безразличие, все окружающее воспринимается спокойно и равнодушно, как сквозь дымку. Ведь этого не может быть, только не с ним, точно не может, он не умрет…
Он не помнил, сколько времени провел так, то забываясь коротким сном, наполненным кошмарами, то снова приходя в себя. Сначала он пытался звать, но никто не откликался. Кормить его не было нужды, все нужные вещества поступали в тело через специальные прикрепленные к нему трубки. Учитывая особенности тела иршасов, в туалетных комнатах, как таковых, нужды не было, но от этого он чувствовал себя не менее мерзко. Слишком грязным, слишком униженным и растоптанным. Даже если бы захотел, он не мог бы ни сопротивляться, ни колдовать, теперь даже кричать не мог. На десятую попытку вызвать таким образом хоть кого-то, даже палача, появился полуседой иршас с поблекшей чешуей – видимо, место было не самое благоприятное для работы, – и, все так же не говоря ни слова, вставил в рот распорку, не дающую кричать, а только тихо шипеть, сгорая от стыда от неслыханного унижения.
Ненависть – вот единственное чувство, что владело им спустя бесконечность одиночества. Она давала силы не сойти с ума от отчаяния. Проваливаясь в очередную черную бездну сна, он все чаще начал разговаривать с окружающей его темнотой, чувствуя, как оттуда следят чьи-то внимательные холодные глаза – или он уже свихнулся, и это только казалось? Впрочем, это было не важно. Это стылое чувство обреченности казалось знакомым, а темнота – родным убежищем. Словно все это уже было когда-то. И отчаяние, и боль, и… смерть. Он не сдался, нет, но ждал ее почти с облегчением.
«Знаешь, я только об одном жалею. – Кио усмехнулся, скаля клыки и свертывая хвост кольцом – здесь, во тьме, он был совершенно свободен. – Жалею, что Рин-э обо всем этом подумает. Ей и так тяжело приходится, карри Илшиарден не может сейчас ей помочь, а Лэи сама вынуждена быть настороже. После того как она сбежала в лес и вызвала повелителя фэйри, знатный скандал разгорелся – в узких, конечно, кругах. Только обвинить ее даже и не в чем. Да, покинула самовольно академию, но опять-таки по уставу отлучиться к родственнику она имеет право, а повелитель фэйри теперь ее отец. Как же дан Палач и наследник бесновались… – улыбнулся слабо в ответ на смешок темноты. – Я бы хотел сказать сестренке, как сильно она мне дорога, хотел бы предупредить. Мы всегда думаем, что у нас много времени, а потом вдруг его больше не остается, да? Должно быть, тебе смешно меня слушать, но я бы многое отдал, чтобы все изменить.
– Правда? – Холодный, едва слышный шепот разнесся в пустоте неожиданно громким эхом, заставляя вздрогнуть и взвиться вверх, скаля клыки.
– Ты мне не скалься, не напугаешь, перерожденный! Ответь, ты готов заплатить цену за то, чтобы восторжествовала справедливость? – Последнее слово словно подчеркнули интонацией. – Ведь ты знаешь уже свой приговор.
– Понимаю, тан…
Смешок. Невидимое касание – будто ветер гладит по лицу, скользя по волосам.
– Клянусь сутью божественной, что не потребую от тебя ничего, противоречащего твоим принципам.
Весомая клятва. Странный разговор. Проклятая надежда!
– Так вы…
– Нет! Прямого вмешательства не будет, – чуть мягче, – это не в моих силах, но тебе не стоит волноваться.
– Что вы имели в виду?.. – Сотканная из тьмы перчатка легонько коснулась хвоста, щекоча.
– Тебе это вовсе не нужно знать, змееныш. Неведение для тебя – благо.
Ответ ничем не хуже прочих. Снова игры, снова недомолвки. Как же это надоело!
– Еще узнаешь и успеешь пожалеть, глупый.
Он раскинулся, невольно подставляя чувствительную чешую под умелые руки, надраивающие ее до блеска, и блаженно шипел, прикрыв глаза. Хорошш-шо… спокойно…
Маг смерти расслабился, чувствуя, как очищается душа от грязи унижений. Он начал проваливаться в сон, понимая, что его мягко заставляют замолчать, но все же не удержался от последнего вопроса.
