Нет, она понимала его. И не могла осуждать. Каждый заплатит за свои проступки сам. В срок. И она тоже, наверное, еще долго будет платить по счетам. Самое горькое то, что она лишена возможности чуять силу древнего, да и в видениях своих богов она видеть не может. Только доживать столько, сколько отпущено, скрываясь под мороком мужчины – впрочем, не очень-то и пришлось менять, слишком многое в ней изменилось.
Шум ветра отвлекал от тяжелых мыслей, как и барабанящие по стеклу капли первого весеннего дождя.
Ветер, звезды.
Мир опрокинут мой,
Пополам разрезан – из раны сочатся сны,
Крик – бессильный, отчаянный и немой,
Вздох последний – все мы обречены…
Право, песня выходит дрянная, да и голосок такой, что пьяниц только пугать. Искры магии вьются в воздухе в невидимом танце. В храмы ей путь заказан, не узнать, о чем шепчутся жрецы, да и последние змейцы она была в отъезде по поручению императора, лишь недавно вернувшись в столицу.
– Остались нам лишь долг и честь. – Ее голос звучал хрипло и ломко в гнетущей тишине.
Слова присяги звучали насмешкой. Многое переменится… Жаль императора, жаль Илша, сколько всего им предстоит вынести. Предательство ранит больнее всего. Эо тихо засмеялась, слыша, как в смехе звучит безумие – оно, как родную, давно обнимало за плечи, давая силы жить после всего, что было в прошлом.
Чужое присутствие было, как кинжал под ребра – слишком больно, слишком сильно, слишком остро. Ледяная ладонь ласково ухватила за шею, приподнимая в воздухе. Да, теперь она видела.
Знакомое черное пятно, жалящее своим прикосновением, еще не достигшее своего былого величия, но уже и не ослабленное.
– Айри! – Тонких бледных губ касается сумасшедшая улыбка, и она тянет руку, желая прикоснуться.
Чужая мощь обрушивается на голову, подминая под себя, врываясь в ее разум жестко и безжалостно, без малейшей подготовки, считывая, кажется, всю жизнь, начиная с момента рождения. Раньше она бы не выдержала – умерла от режущей сознание боли или стала безумной. Но разум безумцев куда гибче, а к боли ей не привыкать.
Она отдалась ей, растворилась в ней, распахнула сознание навстречу, уже сама жадно впитывая обрывки того, что ей ненароком предложили. Девочка все-таки вызвала его из небытия… И уже чуть не поплатилась за это. Айр был зол и расстроен, насколько он был способен испытывать эти чувства – все же он изрядно привязывался к своим жрицам. Эо и сама не знала, сколько это длилось. Миг – и ее резко отпустили, перехватив за талию и прижимая к чужому телу. Чужие губы обожгли холодом, он обвился вокруг, как всегда любил, прижимая руками, царапая когтями, лизнув раздвоенным языком.
– Ты сама виновата, алата. Не бросила бы меня и…
– И что? – горько. – У меня было время подумать, жизнь моя. Выбирая между некоторыми сведениями, храмовыми ценностями и своим ребенком, прости, я выбрала его.
– Это не помогло, – жестко. Да, он все еще зол и зол сильно, но она слишком хорошо знала древнего бога.
За ненавистью крылись печаль и скорбь. Дети у богов – редкость.
– Зачем ты пришел ко мне? – Эо слепо протянула руку, очерчивая резкие скулы, четкую линию губ, касаясь ладонью щеки, зарываясь пальцами в темные волосы. Как же мешала сейчас проклятая слепота, не давая увидеть его полностью, целиком, а не безликое очертание силы!
Эскайр что-то тихо прошипел себе под нос – и ее ноги вдруг оторвались от земли. Эо прижимали – бережно, сильно, не давая и шанса высвободиться. Шершавый раздвоенный язык слизал ее слезы.
– Я не могу ненавидеть тебя сильнее, чем люблю, илийская колдунья… Видеть, через что тебе пришлось пройти, видеть твои страдания, когда я сам уже хотел вынести иной приговор, – это невыносимо. – Голос звучал глухо.
– Никто не осудит меня сильнее, чем я сама, мой Ши. Я уже давно не та маленькая наивная девочка, которая думала, что весь мир готов расстелиться у ее ног, не та тщеславная пустышка, польщенная твоим вниманием. Я не знаю, что ты нашел во мне тогда, мой бог, но я сама готова отдать тебе свою жизнь, если теперь это тебе поможет.
Тени в комнате стали гуще. Высокий мужчина, почти растворившийся в тенях, держал на руках маленькую худую фигурку, закутанную в плащ.
– Хочу, чтобы вернулись твои чудесные волосы. – Острые зубы касаются уха, скользя по шее, вдруг учащается дыхание.
Она и не думала, что вернется это сладкое, давно забытое чувство – желание.
– Мне кажется – ты морок, я скоро очнусь, снова борясь с желанием спрыгнуть с башни.
– Мне нужно, чтобы ты помогла мне – нам всем – достойно сыграть эту партию. Восстание вот-вот начнется. Мне нужен храм и…
Тихий шепот. Согласный смешок.
– Мне нужны они оба – и твой строптивый ученик, и тот, второй…
– А взамен я…
Ладонь ложится на губы бога.
– Не говори того, о чем пожалеешь, судьба моя. Я сделаю то, о чем ты просишь. Но цену ты видишь.
Обжигающая, злая улыбка.
– Для меня не существует той цены, которую я не смог бы заплатить за истинную справедливость!
Да, пути бога не сравнимы с человеческими… И потому его справедливость еще страшнее.
Он не отпускал – не хотел, перебирая ее короткие волосы, присыпанные инеем многолетних страданий.
– Я не хотел быть жестоким к моим любимым созданиям, – шевельнулись бескровные губы. Он уткнулся носом в плечо Эо, укутывая ее темным плащом, сотканным из теней. – Но Илшиарден меня вынуждает, глупый, непокорный мальчишка! Моя маленькая жрица! – Голос божества смягчился настолько, что, не знай его Эо, подумала бы, что говорит о возлюбленной. – Она слишком юна, оба ее дара все еще развиваются, она не видит будущее так четко, как вижу я. Пусть мне известна более всего судьба моих созданий. Я вижу кровь, Эо. Я вижу смерть на плитах императорского дворца. И все из-за одного мальчишки.
– Он бы с тобой не согласился. Он горд, Айр. Так же, как и ты – в этом вы похожи, мужчины. За что ему уважать тебя, преклоняться перед тобой, ежели он тебя даже не знает? – возразила мягко.
Башня тихо, мерно загудела от воронки силы.
– Иногда это лишь вопрос веры. – Чужой голос звучал жутко, в нем слышался могильный перезвон. Нет, ей не отговорить бога отмщения, не защитить своего глупого ученика. Она ведь предупреждала столько раз. Илш никогда не любил прислушиваться к своему сердцу, к интуиции, предпочитая лишь холодную логику. – Я накажу его так, что вовеки заречется мне перечить.
Она и сама на птичьих правах. Айр мог помиловать, а мог и уничтожить. Даже любя. Особенно любя. Но к этой девочке, Дейирин, он относится по-особенному, это видно. Чем детеныш иршасов смог его так привлечь? Возможно, у Илша и есть еще шанс, если дочь его вымолит. Эо промолчала, тихо вздохнув.
