Я надеваю платье с отложным воротничком, туфли без каблуков (хотя одни на шпильках я все-таки в Солгу привезла), набрасываю на плечи куртку и выхожу на крыльцо.
Ночью шел дождь, и я не решаюсь прогуляться по тропинке – так и стою на ступеньках, ежась от утренней прохлады. Даже руки засовываю в карман. Да, вот такое у нас на севере лето.
В кармане нащупываю хрустящий пакетик с сухариками. Вообще-то я сухарики не люблю, но Зоя угостила, и отказаться было неудобно.
Мальчишку – конопатого, с оттопыренными ушами – я замечаю только тогда, когда он едва не наступает мне на ногу. Одежда на нем не новая, но добротная и чистая.
– Привет! – говорю я, чуть подаваясь назад.
Он не отвечает. Может быть, им нельзя разговаривать с незнакомыми?
– Меня Варвара Кирилловна зовут. А тебя?
Он по-прежнему молчит, только буравит взглядом яркий пакетик в моей руке.
Не знаю, можно ли маленьким детям есть сухарики со вкусом сыра, но думаю, что от нескольких штук несварения желудка у него не будет. Да и не совсем он маленький.
Я открываю пакет и щедро сыплю сухарики в протянутые ладошки.
Он тут же засовывает один в рот, и его конопатая физиономия расплывается от удовольствия.
– Вкусно? – спрашиваю я.
Он опять не отвечает, но хотя бы кивает головой. А сам не отводит взгляд от открытой пачки.
– Еще хочешь? – удивляюсь я. – Ты же эти еще не съел. К тому же, много сухариков есть нельзя. Да и аппетит перед завтраком испортишь. Ты же не завтракал еще, правда?
Мне кажется странным, что ребенок гуляет еще до завтрака. Наверно, для прогулок есть специальное время. Может быть, он вышел без разрешения?
Я не успеваю подумать над этим вопросом – рядом с мальчишкой оказывается целая стайка ребятишек примерно того же возраста – лет пяти-шести. Нет, они не хотят со мной познакомиться – они хотят сухариков. Я уже жалею, что вообще достала пачку из кармана.
Я кладу на каждую ладошку по несколько штук, стараясь, чтобы хватило всем. Они суетятся, толкаются, шумят – как чайки, которым бросаешь хлеб. Я высыпаю остатки крошек в чью-то руку и показываю – всё, пачка пуста. Но они не отступают – им хочется еще. Вот кто-то вырывает у меня пачку, кто-то хватает за руку (думают, я что-то утаила от них?), кто-то лезет в карман. Особо наглого я шлепаю по руке, но вместо этой руки за карман хватается другая. Я замечаю жирные пятна на своем светлом отутюженном платье.
Наверно, если бы у меня была с собой сумка, они разорвали бы ее в клочья. Я никогда еще не чувствовала себя такой дурой. Какой из меня воспитатель?
Они исчезают также внезапно, как появились. Молниеносно реагируют на скрип дверей. Только зеленовато-серебристая пачка из-под сухариков валяется на ступеньках крыльца.
Стоящая в дверях женщина – высокая, тощая, с копной неестественно вьющихся светлых волос (Швабра?) – одаривает меня неприветливым взглядом.
– У нас здесь принято выбрасывать мусор в урну, – сообщает она и возвращается в дом.
Я поспешно подбираю упаковку.
5
– Послушайте, Варвара Кирилловна, я хочу, чтобы вы сразу поняли то, без чего работать здесь вам будет сложно. Здесь – трудные дети! Трудные во всех смыслах этого слова. Да, здесь не коррекционный, а обычный детский дом, но это мало что меняет. Здесь каждому ребенку можно поставить диагноз, и ЗПР – это самое малое. Вы знаете, что такое ЗПР? Задержка психического развития. У них недостаточно развиты память, внимание, мышление. Большинство из них труднообучаемы. Это не их вина. Причинами могут быть и плохая наследственность, и девиантное поведение родителей, и многое другое. Здоровых детей в детских домах нет – они сразу привлекают внимание потенциальных родителей и попадают в приемные семьи.
Она говорит ужасные вещи со спокойствием, которое меня шокирует. От напряжения я начинаю крутить в руках спокойно лежавший до этого на столе карандаш, и он падает на пол. Туранская делает вид, что этого не замечает. Но я всё-таки наклоняюсь за ним.
– А Лера? Как же Лера? – хватаюсь я за соломинку. – Ей тоже ставили такой диагноз? Она окончила университет! Вы сами пригласили ее работать воспитателем! А Даша Найденова? А девочка по прозвищу Ушастик?
Туранскую вопрос не смущает. Наоборот, мне кажется, он ей приятен. Наверно, любому педагогу нравится рассказывать о своих педагогических удачах.
– Нет, у Леры такого диагноза не было.
– Тогда почему же ее не удочерили?
– А ее удочеряли. Дважды. Но оба раза ей не повезло с приемными родителями. Хотя они, наверняка, думали по-другому. Первый раз ее взяли в семью совсем маленькой – ей было годика два или три. К этому возрасту определенный отпечаток детский дом на ребенке уже оставляет, но, думаю, удочерители знали, на что шли. Может быть, они нашли бы подход к Лере, и она стала бы нормальным семейным ребенком, но спустя полгода родители развелись, и ни один из них не захотел брать на себя ответственность за нее. Ее вернули в детский дом, сославшись на ее сложное эмоциональное состояние – частые перепады настроения, истерики, нежелание слушаться взрослых. Характер у нее, действительно, сложный, но разве такого не бывает у родных детей? Второй раз она пробыла в семье тоже недолго – женщина, которая ее удочерила, была мамой двух взрослых сыновей. Когда она первый раз приехала в детский дом, то сказала, что всегда мечтала о дочке – ей хотелось заплетать девочке косички, наряжать в бальные платьица. Я сразу стала отговаривать ее от Леры – та меньше всего была похожа на Мальвину. Но женщина была уверена, что любая девочка мечтает о Барби и платьях с рюшами. Через несколько месяцев она признала, что была не права. Лера категорически отказывалась носить платья и отращивать волосы, и вместо таких приличных для девочки занятий, как игра на фортепиано или рисование, бегала с мальчишками по крышам гаражей. Приемная мать заявила, что сыновья у нее уже есть, а девочки она в Лере решительно не обнаружила.
Я не могу сдержаться и фыркаю. Туранская улыбается.
– Как ни странно, но Лера была счастлива, что вернулась сюда. Большинство детей мечтают попасть в семью, а она, когда снова оказалась в детском доме, бросилась мне на шею и сказала, что больше никуда не поедет. Да, собственно, потенциальные приемные родители ею больше и не интересовались – наверно, два отказа были для них предупреждающим сигналом. И знаете, я была этому рада. У воспитателя в детском доме не должно быть любимчиков, но, признаюсь, я всегда была к ней неравнодушна. Но, уверяю вас, свои предпочтения я никак не афишировала. Звезд с неба в школе она не хватала, но я надеялась, что она поступит в университет. За последние десять лет только трое наших выпускников поступали в вузы. Сергей Ставров учился на механическом, но был отчислен со второго курса – так и не смог одолеть технические дисциплины. Ушастик (не поверите, но даже я называю Дину именно так) окончила лесхоз. Но в ее успехах большой заслуги детского дома всё-таки нет – это я должна признать. Она попала к нам, будучи уже почти взрослой – когда ее мать лишили прав, Дине было уже почти четырнадцать. Я даже волновалась – сможет ли она у нас освоиться. Но, судя по всему, при матери-алкоголичке, она была знакома и не с таким. Она умела курить, а однажды на спор даже выпила полстакана самогона и смогла после этого самостоятельно добраться до спальни девочек (конечно, тогда я этого не знала). Словом, при таких привычках и железном характере она сразу стала здесь своей. А характер у нее, в самом деле, железный. Она сразу решила, в какой институт и на какую специальность она хочет поступать, и в школе интересовалась только теми предметами, которые нужны были для поступления. На иностранный язык, географию и многие другие дисциплины она просто махнула рукой. Учителя ругались, грозились отчислить ее из школы, но тройки ей всё-таки ставили, тем более, что по предмету, который вел директор школы – по математике – она была в числе лучших. Сейчас она работает в каком-то ландшафтном агентстве. Да, вы еще говорили о Даше Найденовой – она, хоть и не получила высшего образования, тоже девочка не глупая. Окончила колледж. Хотите знать, почему ее не удочерили? Она до десяти лет очень сильно хромала. Она и сейчас прихрамывает – но это почти не заметно. Мы консультировались тогда с областными врачами – те только разводили руками. А потом наш хор поехал в Москву – на фестиваль художественной самодеятельности детских домов и интернатов. Там Дашу увидел известный столичный хирург и предложил операцию в московской клинике. Думаю, если бы ее хромоту вылечили раньше, она вполне бы подошла той мамаше, которая хотела, чтобы девочка была похожа на Мальвину – Даша достаточно симпатична. Она тоже вполне могла бы поступить в институт – если бы у нее была в этом потребность. Но мечты выпускников детского дома, как правило, прозаичны. Другие наши выпускники о высшем образовании даже не задумывались. Может быть, как директор детского дома я не должна об этом говорить, но некоторым их них непросто освоить программу даже обычного училища. Большинство это осознают и сразу устраиваются на работу – грузчиками, посудомойками.
