– Ну и буря, – проворчал он. – Ну и буря! Честное слово, я было испугался, что замок вот-вот обрушится на наши головы. А деревьев повалено сколько, что просто не сосчитать! Сдается мне, такой бури не было со времен Карла Первого, когда ветром снесло церковный шпиль. Помнишь, я недавно показывал тебе запись об этом в приходских книгах, за подписями пастора и старого сэра Джеймса де ла Молля. Посыльный, который только что принес письма, сказал, что слышал, будто летний домик бедной старой миссис Масси на вершине Горы Мертвеца снесло бурей. Думаю, полковник Кварич будет только рад избавиться от него. Эй, что с тобой, дорогая? Почему ты такая бледная?
– Буря не давала мне уснуть. Я почти не спала, – ответила Ида.
– И неудивительно. Кстати, любовь моя, ты еще не пожелала мне счастливого Рождества. Что-что, а счастье нам не помешает. В последние годы в Хонэме было мало веселья.
– Веселого Рождества тебе, отец, – сказала она.
– Спасибо, Ида, и тебе тоже. Большинство твоих рождественских праздников еще впереди, больше, чем у меня. Благослови меня Господь, кажется, что не далее как вчера большая связка падуба, привязанная к крюку в потолке, упала во время завтрака на стол и разбила вдребезги все чашки, как вдруг оказывается, что это было более шестидесяти лет назад. Боже мой! Как тогда сердилась моя бедная матушка! Она терпеть не могла, когда билась посуда. Да, был у твоей бабушки такой недостаток. – И сквайр рассмеялся от всей души, чего Ида не слышала от него вот уже несколько недель.
Она ничего не ответила, но занялась чаем. Вскоре, подняв глаза, она увидела, что лицо отца изменилось. Измученное выражение вернулось, а сам он поник. Очевидно, ему в голову пришла некая новая мысль, и Ида не сомневалась, какая именно.
– Нам лучше закончить завтрак, – сказал он. – Как ты знаешь, Косси придет в десять часов.
– В десять часов? – тихо переспросила она.
– Да. Я сказал ему в десять, чтобы потом нам пойти в церковь, если у нас возникнет такое желание. Конечно, Ида, я все еще в неведении относительно того, что ты решила, но что бы я ни думал, ему лучше раз и навсегда услышать твое окончательное решение из твоих собственных уст. Если, однако, ты желаешь прежде сообщить его мне, как твоему отцу, я буду рад его услышать.
Она подняла голову и посмотрела ему в лицо, но ничего не сказала. В руке сквайр держал чашку чая, которую так и не донес до рта, а на лице его застыла тревога, с которой он ждал ее ответа.
– Успокойся, папа, – сказала она, – я выйду замуж за мистера Косси.
Сквайр так резко опустил чашку, что даже пролил половину чая, в основном себе на одежду, хотя, если честно, он этого не заметил, а затем отвернулся.
– Что ж, – сказал он, – конечно, это не мое дело, или, по крайней мере, только косвенно мое, но я скажу, любовь моя, что поздравляю тебя с принятым тобой решением. Я вполне понимаю, что оно далось тебе нелегко: как и многим другим молодым женщинам до тебя, как, думаю, и после. Но, если честно, Ида, этот Кварич совершенно тебе не подходит, ни по возрасту, ни по состоянию, ни по чему-либо еще. Да, хотя Косси – это не совсем то, что можно пожелать, но в целом я тебя поздравляю.
– О, умоляю, не надо! – прервала его Ида едва не криком. – Можешь думать, что хочешь, но только не поздравляй меня!
Отец вновь обернулся и посмотрел на нее. Но лицо Иды вновь сделалось каменной маской, и он не смог прочесть на нем никаких эмоций.
– Я плохо тебя понимаю, – сказал он. – Как правило, такие вещи считаются поводом для поздравления.
Но что бы он ни сказал, какие бы противоположные доводы ни привел, он более или менее понимал, что означала ее вспышка. Он не мог не знать: это был последний протест сломленного духа. В глубине души он осознал, если уже не осознавал ранее, что этот брак для его дочери омерзителен, и ощутил при этой мысли болезненный укор совести.
И все же, и все же… это был лишь женский каприз… мимолетный каприз. Она смирится с неизбежным, как и все женщины, а когда появятся дети, то свыкнется со своей печалью, и ее беды будут забыты в их смехе. Если же нет, то это затронет жизнь только одной женщины, зато само существование его рода, та самая колыбель, их семейное гнездо, в котором тот процветал из века в век, окажется под угрозой. Как могут такие серьезные вещи зависеть от каприза девушки? Нет! Пусть пострадает один человек.
Так он рассуждал. Наверно, в его возрасте и в его обстоятельствах большинство из нас рассуждали бы точно так же, и, возможно, учитывая все вещи, были бы правы. Ибо в этом мире личные желания должны постоянно уступать перед благоденствием других. Не поступай они так, наша общественная система рухнула бы.
Больше на эту тему не было сказано ни слова. Ида сделала вид, что ест тост. Сквайр вытер с одежды чай и выпил еще немного. Тем временем ползли безжалостные секунды. До назначенного часа оставалось лишь пять минут, и час этот, как она хорошо знала, принесет с собой ненавистного ей человека.
Пять минут прошли медленно и в молчании. И ее отец, и она сама отлично понимали характер предстоящей ситуации, но ни он, ни она не проронил ни слова. Чу! Послышался звук колес по гравию. Время пришло. Иде казалось, что наступили ее последние мгновения. Ее пульс трепетал, жизненные силы, казалось, прекратили свою работу.
Прошло еще две минуты, затем дверь открылась и вошла горничная.
– К вам мистер Косси, сэр.
– Понятно, – сказал сквайр. – Где он?
– В вестибюле, сэр.
– Очень хорошо. Скажите ему, что я буду там через минуту.
Горничная ушла.
– Итак, Ида, – сказал отец, – полагаю, нам лучше покончить с этим делом.
– Да, – ответила она, поднимаясь. – Я готова.
И, собрав остаток сил, она вышла навстречу своей судьбе.
Глава XLIII
Джордж смеется
Войдя в вестибюль, Ида и сквайр застали Эдварда Косси стоящим лицом к камину, где он нервно перебирал какие-то безделушки на каминной полке. Как обычно, он был одет с особой тщательностью, и его лицо, хотя и бледное и напряженное от волнения, казалось даже красивее, чем когда-либо. Услышав, что они вошли, что из-за частичной глухоты произошло, лишь когда они были совсем близко, он обернулся, и, несмотря на бледность, внезапно покраснел.
Сквайр с серьезным видом пожал ему руку, как это делают люди, встречаясь на похоронах, зато Ида едва коснулась его вытянутых пальцев своими.
Затем последовало несколько случайных замечаний о погоде, которая в кои веки была равна той разговорной важности, какую ей обычно придают. Наконец темы были исчерпаны, и воцарилось гнетущее молчание. Первым его нарушил сквайр. Стоя спиной к огню и устремив взгляд на стену, он какое-то время издавал какие-то невнятные звуки и наконец изрек:
– Я понимаю, мистер Косси, что вы пришли услышать окончательное решение моей дочери по поводу ее согласия на ваше предложение о браке, которое вы сделали ей один раз, а потом вторично. Конечно, это очень важный вопрос, я бы сказал, крайне важный и тот, в который я не имею права вмешиваться. Поэтому я без комментариев оставляю здесь мою дочь, чтобы она высказалась сама за себя.
