«У того человека кровь посередке протискивается», — говорила она. Я делал вид, что не слышу, но ее слова испортили мне удовольствие от всех фильмов Элвиса Пресли.
Что-то во мне боготворило моего героя — как он дает рока в «Креольском короле»
[101]. Но что-то неотвязно думало о том, как кровь у Элвиса силится протиснуться посередке.
Я постепенно возвращаюсь к мысли о подтяжках. Возможно, это старость. Не могу точно сказать. Теперь стало важнее чувствовать себя удобно, чем выглядеть четким и модным. Теперь-то я в силах оценить мудрость стариков, которых мы видели на велосипедах. Они плевать хотели на то, кто там смотрит на их подтяжки. Мы были в ужасе. Мы бунтовали. Ничего общего с прилюдной ездой на велосипеде и таким вот позором мы иметь не желали.
Будем справедливы: кое-кому из нас все же приходилось в свое время носить подтяжки, но нам хватало приличий это скрывать. Иногда подтяжки бывали чересчур туги и вздергивали штаны вверх до упора, аж слезы выступали на глазах. Но мы не показывали этого. Иногда сестрица хваталась за них и чпокала по тебе резинкой. Но мы никогда не морщились.
Колесо описало полный оборот. Я вновь к ним готов. Эге-гей, бабуля, я того и гляди дам своей крови бегать свободно.
Настоящий мистер Круть
Отлично. У меня теперь есть уважительная причина носить спортивную сумку, чтобы из нее при этом торчало полотенце. Много лет я наблюдал таких вот парней, которые поднимаются по ступенькам из подвалов «Блюди фигуру». Эти парни всегда замирают на верхней ступеньке и ослепляют своим сиянием.
Я и близко свою фигуру не блюду, ничего такого, но плаваю трижды в неделю в подогреваемом крытом бассейне. Это замечательно — идти потом домой с сумкой и полотенцем, и волосы у тебя зачесаны по-мокрому назад, как у мужской модели, рекламирующей дезодорант в джунглях.
Занимаюсь я этим всего пару месяцев и пока не способен бегать за автобусом, не нарываясь при этом на вызов «скорой». Но это не имеет значения. Достаточно идти с пятки и смотреться так, будто придерживаешь в себе громадную силу. Несешь себя, будто едва справляешься со скрытой взрывной энергией. Походку я тренировал в уединении. Любому под силу.
Всем своим видом вы сообщаете миру: «Поберегитесь хорошенечко, в любую секунду я могу решить сорваться с цепи, а этот паршивец пленных не берет». И, вот честное слово, не важно, что у вас три разноцветных ингалятора в кармане. Все дело в походке.
Мой организм не бронзов и не загорел. Ничего подобного. Он приятного белого цвета, это безупречно оттеняет мой черный купальный костюм. Плавать я умею только брассом, но, опять-таки, весь смысл в том, как это делать. Те, кто бороздит бассейн туда-сюда, — ребята достойные. Считаю, мыслящая женщина предпочтет такого мужчину, какой свернут пружиной, но предпочитает не спускать свою первобытную царственность со сворки прилюдно. Над тем, чтобы выглядеть, как свернутая пружина, я поработал наедине с самим собой.
Не мог не обратить внимание, что нынче никто, входя в воду, не крестится. Наверное, так сложилось с тех пор, как стали нанимать спасателей. В нашем детстве на пляжах ничего такого не было. Крестились, чтобы если что — прямиком в Рай. И купальным костюмом это больше не называется. Купальных костюмов не стало вместе с куртками-«лесорубами», нейлоновыми чулками со швом, школьными кепками и нелущеным какао.
Со дня на день я соберусь доплыть до глубокого конца. Но сперва мне нужно поупражняться наедине с собой в том, как выглядеть не тревожно. Знаю я, как устроен у меня ум. Он же примется мне твердить: «Постарайся не паниковать, но ты уже не на своей глубине… Боже… только попробуй опустить ногу — и тебе конец».
В бассейне надо быть в шапочке, и это здорово, потому что никому не видна твоя лысина. По моему мнению, такую шапочку нам всем надо носить постоянно.
Без очков
На днях увидел в ресторане табличку. Показалось, что на ней написано «Тесто для плясок». Здравый смысл подсказывал мне, что никакой ресторан в своем уме такую табличку не повесил бы. А потому я извлек свои очки для чтения и глянул на табличку еще раз. Теперь она гласила «Место для колясок». Первый вариант мне понравился больше.
Глаза вытворяют со мной черт-те что. Гляжу я на слова без очков для чтения и вижу всякое совершенно поразительное. На прошлой неделе пытался с громадным трудом прочесть меню без очков. «Батюшки, — подумал я, — кофе-дикарь? Первый раз слышу». Спросил у официантки. «Прошу меня извинить, — сказал я, — вы же наверняка не подаете неприрученный кофе, правда? Не подскажете ли вы, что тут на самом деле написано?» Ответ — проще некуда: «кофе-декаф». «Простите, что опять к вам пристаю, но в точности также уверен, что вы не торгуете курицей в сударях». «Можно голову на отсечение давать — не торгуем», — ответила она. Курица оказалась в сухарях.
Над Лиффи ближе к вокзалу Хьюстон есть металлический мост
[102]. Когда б ни проезжал я мимо него на автобусе, вроде бы вижу на парапете слово «Римпиндумбель» и дату. Собираюсь на этой неделе прогуляться туда пешком, имея при себе очки для чтения, и проверить. Опять-таки, возможно, исходный вариант понравится мне больше.
Правая рука у меня недостаточно длинна. Временами, если не могу найти свои очки, а надо прочесть какой-нибудь номер в телефонном справочнике, я держу его как можно дальше от глаз. Но этого все равно не хватает. Еще фут и три дюйма — и буквы сделаются совершенно отчетливыми. Было б здорово, если б какой-нибудь предприимчивый производитель предложил надставку к руке. В идеале — чтобы ее можно было регулировать и телескопически выдвигать: по моим оценкам, зрение у меня портится с постоянной скоростью дюйм в год. К концу этого десятилетия, если все обойдется, телефонную книгу мне предстоит держать прикрепленной к легкоатлетическому шесту.
Все детали во мне изнашиваются. При ходьбе я слышу у себя в коленках странные тихие щелчки. Левая рука практически испустила дух. Единственное место в моем организме, где волосы по-прежнему черные, — у меня в ноздрях. Я с ними потолковал. Сказал им: «От вас там никакого проку. Будьте любезны, переберитесь на макушку, где вы мне действительно полезны». Но они ноль внимания. Надо полагать, со временем тесто для плясок, кофе-дикарь и куры в сударях настигают нас всех.
