Я его даже в видеобильярд не в силах обыграть. На настоящем полноразмерном столе я сумею влупить по шару и загнать черного в дальнюю лузу. Сидя на полу рядом с племянником, я все повторяю и повторяю сквозь стиснутые зубы: «Славный удар, Дэвид», — а сам втихаря думаю: «Вот где твой подарок на ближайшее Рождество плакал-то».
Ему хоть бы хны. Эти дети способны сменить тебе время на электронных часах булавкой быстрее, чем успеешь произнести: «В твои годы я знал, как старших уважать». Они удивляются, что ты до сих пор пользуешься пишущей машинкой, и задают неловкие вопросы — например, «Коммодор»
[110] или «Эппл» ты предпочитаешь?
Племянники слыхом не слыхивали о Завитушке и Гусе Гасси, о Стэнли Мэттьюзе, «Семействе Кеннеди из Каслросса» или о Руби Мёрри
[111]. Они перебирают твою коллекцию записей за тридцать секунд и предлагают одолжить тебе свои компакт-диски, как только ты обзаведешься приличной аудиосистемой.
Один мой дядя был завзятым курильщиком. Скажи я ему: «Был бы тебе признателен, если б ты не курил со мной в одной комнате, поскольку у меня нет никакого желания становиться пассивным курильщиком в собственном доме», — отправили бы меня спать без чая. Поинтересуйся я у дяди его соображениями насчет дебатов вокруг презервативов, карманные деньги мне бы заморозили до конца года.
В мое время кокаин был тем, что применяет к тебе стоматолог. Громоздкие неуклюжие сапожищи носили только работяги при совете графства, а в драных джинсах ты бы не показался на людях даже в гробу. Озон — то, чем дышали пожилые дамы на взморье в Брее, а космос принадлежал исключительно Вспышке Гордону и Дэну Дерзу
[112]. В мои времена дядя выдавал тебе шесть пенсов и велел доедать ужин.
Надо же на что-то орать
Лето — отчаянная пора для этих мужчин. Видел двоих таких в пабе на этой неделе. Тех самых знатоков, кто орал советы всю зиму. Теперь они сидели и безучастно смотрели футбольный матч по телевизору. Бразильский игрок промахнулся, пытаясь забить гол в пустые ворота. Должен был заколотить по самую шляпку, а вышло на милю мимо. Случись такое в Дэлимаунт-парке
[113] зимой, эти двое искренне посоветовали бы ему продать бутсы, а тело свое завещать медицине. Пылко желали бы ему поскорее добраться домой к бабуле. А сейчас просто сидели и не реагировали вообще. Футбольный сезон только что завершился, а уверенности в них уже не осталось никакой. Захотелось очень заботливо потолковать с ними. «Ну что вы, ребята. Поддадим-ка былого огня. Я все еще верю в вас. Так будет не всегда, вот честно. Не бросайте упражняться». Они просто пялились в экран: два страстных разговорчивых знатока, а орать-то и не на кого. Меня эта сцена глубоко тронула.
Слыхал я этих самых ребят на пике их немалых сил. Слыхал, как неистово советовали они судье, чтоб сунул себе свисток между ржаными хлебцами да и съел его. Когда страсти разгорались не на шутку, я слышал, как они умоляли ни в чем не повинного линейного арбитра проделать с его ярким флажком нечто физически невозможное.
Летом эти люди попросту перекантовываются с меланхолической безропотностью. Им понятно, что крикетные матчи даже не обсуждаются. Живи они на Тринидаде, нарядились бы в красочные рубашки и играли б на стальных барабанах «Одинок ты не будешь вовек»
[114].
Но в Ирландии крикет не тот. Как бы ни нравился он, побудить отбивающего пошевеливаться не удастся. Футбольные арбитры почти ожидают, когда им предложат адресок хорошего сочувствующего офтальмолога, а вот крикетные судьи такого доброжелательства не потерпят.
Некоторые жены уже крепко обеспокоены переменами в мужьях. «Милый, умоляю, прогуляйся в город да поори на что-нибудь. Найди славную канаву, где мостовую чинят, или что-то в этом роде и поори на людей с лопатами. Встань у лестницы маляра и предложи ему творческий совет, как только ты и умеешь». Но мужья лишь качают головами. Либо футбольный стадион, либо ничего. Может, имело бы смысл открывать «Дэлимаунт» или «Толка-парк»
[115] летом на один вечер в неделю. Мужчины могли бы ходить туда и орать «Береги тыл!» чайкам. Надо же на что-то орать.
По дороге к «дэлиеру»
14:00. Не знаю, кто меня за язык дернул. Мы так славно ладили. Мы — это я и двое мужиков, ожидавших автобуса до «Дэлимаунт-парка», на «Богемцев»
[116]. Толковали о футболе. Обсуждали достижения Республики Ирландия. Внезапно я услышал голос, в котором опознал собственный, и голос этот произнес: «Дай той банде пустую карту Ирландии и попроси их отметить Атлон, Слайго или Корк, так им придется у бабушки своей спрашивать».
14:02. Мужики кашляли звуками, как удавленники, но слов из себя выжать не могли. Мой голос продолжал как ни в чем не бывало: «Поставьте кого-нибудь из состава сборной Республики на Дорсет-стрит в день большого матча и предложите самостоятельно добраться до „Лэнздон-роуд“, так половина окажется в Киммедже»
[117]. И тут уж те двое начали выговаривать слова, ни одно из которых я здесь повторить не смогу.
