К кассетам дайте мне бесплатное увеличительное стекло. Мелкий шрифт на них мельче даже того, каким набирают специальные предложения на спичечных коробках. Купил я тут одну запись «Квин», так на ней фотография Фредди Меркьюри меньше марки за 32 пенса. Дайте мне имя и адрес человека, решившего, что альбомы больше не нужны никому. Хочу написать этому человеку и сообщить ему, что мне не нравится чувствовать себя устаревшим. И уж раз на то пошло, дайте мне имя и адрес человека, решившего отменить скорость 78 оборотов у проигрывателей. Я обожал наблюдать, как бешено крутится вертушка. Выстраивал на ней своих человечков из «Саббутео»
[161] и включал. Помяните мое слово. Книги — на очереди. Мы все понесем домой крошечные микрофильмы — и куда деваться тогда? Заварник на микрофильм не поставишь.
С концами
Ни книги, ни записи я больше не одалживаю. Слишком уж трудно добывать их обратно. Жалко, нету профессиональной группы захвата в «Золотых страницах». Просто выдаешь им названия книг и адреса тех, кому дал почитать. С придыханием говоришь в телефонную трубку: «Делайте что придется, только верните их».
Мы чересчур вежливы. Нам не нравится никого огорчать. Хотелось бы сказать что-то вот такое: «Слушай, ты эту мою книжку держишь столько, что уже можно было б перевести ее на санскрит в рифму. Верни ее — и сейчас же».
Вместо этого мы говорим другое. «Кхм… та моя книжка… нет-нет… я тебя не тороплю совсем. В смысле, не спеши… когда доберешься ее дочитать, ни секундой раньше. Я? Вернуть ее мне? Боже, с чего ты взял?»
Действенна утонченность — если хватит наглости. «Мой старший сын… боксер-психопат с расстройством личности… все спрашивает у меня твой адрес. Но я ему сказал: „Остынь, сынок. Сам знаешь, как мамочка нервничает, когда ты себя до бешенства доводишь насчет папиных книг. Я уверен, тот славный человек занесет их нам домой, не успеет еще сегодня луна вылезти“».
Один мой друг, бывало, одалживал пластинки оптом. «Возьму только твоего Вэна Моррисона, пару-тройку подборок и всё Пола Саймона. Лафа!» С возвратом у него все было очень хорошо. Возвращал он всегда ровно столько дисков, сколько взял. Большинство из них я видел впервые в жизни.
Благодаря ему моя коллекция пополнилась записями, какие я не купил бы и в буром бумажном пакете без опознавательных знаков. Макс Байгрейвз и Барри Манилоу. Все имеющиеся в природе би-сайды «Сестер Беверли»
[162]. Увидь их кто, я б сгорел от стыда. Одному Господу известно, у кого сейчас то мое.
Я пытался вернуть свои коричневые ботинки, забытые под гостиничной кроватью в Голуэе в 1976-м. Один мой друг собирался в Дублин на выходные повидаться со своей девушкой. Мои ботинки под сиденьем у него в машине катались между двумя городами следующие три года. А затем он забыл их под кроватью в квартире своей девушки. Та уехала в Испанию преподавать английский, и ботинки отправились вместе с ней. Вряд ли мы с ними когда-нибудь увидимся.
Ради всего святого, хватит угождать
Я заготовил блистательное выступление. Принесу пластинку обратно в магазин и заявлю, что иголка прыгает. Расскажу им там, что у меня новехонький проигрыватель, и дело никак не в иголке. А затем дождусь, когда пластинку поставят в магазине и она сыграет безупречно. Вот тут-то мне крыть будет и нечем. Но на сей раз я свой текст хорошенько выучил. «Допустим. Здесь пластинка играет безупречно, поэтому теперь, когда мне захочется ее послушать, буду носить ее в магазин, и мы с друзьями станем пить кофе и наслаждаться музыкой».
А человек в магазине все испортил. Извинился за все неудобства, сказал, что пластинка у меня явно бракованная, и тут же предложил ее заменить. Я утратил дар речи. Впустую придумывал я свои славные реплики. От людей в магазинах не ждешь подобной услужливости. Вообще не понимаю, что происходит.
Пожаловался телефонистке, что она подвесила меня на сто лет. Такого обычно хватает на потрясную перепалку. Телефонистка оказалась до того участливой, что я совершенно растерялся. Целиком и полностью вошла в мое положение и извинилась за досаду, какую наверняка вызвала во мне эта задержка.
Я не запрограммирован иметь дело с такими казусами. Живу в мире, где остается все меньше поводов бухтеть.
Один священник признался мне вчера, что церковь много в чем отстала от времени. Захотелось сказать, что он у меня с языка снимает. Это мне полагается произносить такую реплику, после чего мы обстреливаем друг друга цитатами из писаний.
Попытался подкатиться к врачу. Сказал ему, что альтернативная медицина творит с моей астмой. Этого обычно хватало на десяток трехминутных раундов. А мужик не только согласился со всеми альтернативными идеями — он даже предложил мне взять у него почитать несколько книг по этой теме.
Первый же политик, постигший такой способ мышления, сразу же окажется на вершине. Ни у кого из них для оппозиции отродясь слова доброго не находилось. Винили друг друга во всем. Того и гляди кто-нибудь скажет: «Совершенно согласен с лидером оппозиции. Каждое слово — правда. Моей партии глубоко стыдно за себя. Ума не приложу, как ирландская общественность нас терпит». Сразу в дамки. У оппозиции ни единого козыря. Вперед, ребята-девчата.
Русская рулетка с проигрывателем
Проигрыватель для компакт-дисков я себе пока не купил. Вряд ли мне такой нужен. Будь моя воля, я бы все еще ставил свою 78-оборотную Делию Мёрфи
[163] на зеленую вертушку с байковым ковриком и смотрел, как она крутится на бешеной скорости. Мы с братом выставляли по краю «Бродячих работяг»
[164] свинцовых солдатиков, и Делия раскидывала их по всей комнате. Если удастся найти проигрыватель для компакт-дисков, на котором можно слушать 78-оборотки с их чарующим треском, меня, возможно, удастся искусить. Есть у меня аудиосистема, на которой можно играть пластинки и кассеты. Она зализанная, черная и современная, но я бы предпочел тот проигрыватель, что я купил с первой получки.
Это была великолепная здоровенная хреновина, похожая на ящик, и в нее загружалось сразу восемь пластинок. Нашпиговываешь ее синглами Элвиса, Бадди Холли и Рика Нелсона
[165] и зажимаешь металлической держалкой.
