В теории — проще некуда. Усаживаешься, расслабляешься и слушаешь восемь синглов, не шевеля ни пальцем.
Некоторые пластинки имели форму тарелки для фрисби, были и такие, что прогибались внутрь. Кое-какие вело по краю, а некоторые с виду совершенно годные. Никогда не угадаешь, как оно сложится. Бывало, на вертушку попадали сразу две кривые пластинки. Они хрипели, скакали и царапали друг дружку, и ты кидался через всю комнату, пока иголка не вырубила куски из «Вышла замуж Пегги Сью»
[166].
В моем первом проигрывателе было навалом металлических частей. Управлять им было равносильно игре в русскую рулетку с электростанцией. Тронешь, бывало, селектор скорости — и электрической щекоткой пробивает аж до подмышек. Иногда регулируешь громкость, а на загривке волосы дыбом. Брат даже не приближался к нему без материных резиновых перчаток и ботинок на каучуковом ходу.
Началом конца моего стала отмена 78 оборотов. Меня это раздавило. Я пытался ставить мои пластинки Делии Мёрфи на 45 оборотов, а затем докручивать вертушку до нужной скорости рукой. С пластинки полетели и воткнулись в дальнюю стену черные осколки, и пришлось бросить, пока кто-нибудь не остался без глаз.
Блаженны те деньки, когда пес Его Хозяина таращился в раструб
[167] и живы были 78 оборотов в минуту. Того и гляди отберут у нас 33, и куда деваться тогда?
Когда от ковров искрят волосы на ногах
Ощущение в ногах странное. Вот только что все было как обычно. А затем я зашел в музыкальный магазин, и ноги сделались тяжелые, свинцовые. Вдруг я начал ходить, как мистер Пёх, сельский полицейский
[168]. Первым делом в голову полезло всякое драматическое. «А ну как мне конец, а ну как паду я в расцвете сил в дублинском магазине пластинок, прощайте тогда, о благородные ноги, спасибо за всё». Никакой паники. Горжусь этим. Я не заорал: «Кто-нибудь, вызывайте санитарную авиацию — у меня ноги отказали!» Я не валился на пол и не разводил речей о Йорике. Выбрался из магазина в величественном молчании. По ощущениям — словно брел в раскаленной каше, обутый в водолазные ботинки. Как только мои ноги оказались на тротуаре перед магазином, родились заново. Они вновь чувствовали себя превосходно. Захотелось извиниться перед ними. «Ноги, я чересчур бурно отреагировал. Простите, больше не повторится. Даю слово».
Должно быть, все дело в ковре. Возможно, это какой-то злодейский замысел — держать людей в магазине, пока они что-нибудь не купят. Супермаркеты добиваются этого, воздействуя на подсознание. Может, магазины грамзаписей применяют липкие ковры.
Я рассказал о случившемся охраннику. Он стоял у дверей магазина с рацией, и ему никто не докладывал. Вот я и доложил. Он разъяснил мне антистатические ковры. «Благодаря им люди, заходящие в магазин, не перегружают статикой винил и компьютеры». Честно, не подозревал, что мои ноги представляют собой угрозу навороченной технике.
У следующего магазина пластинок я простоял долго. Интересно, они не будут возражать, если я встану у них на пороге и попробую их ковер обеими ногами по очереди. Две девочки-подростка направлялись внутрь, и я обратился к ним: «Прошу прощения, пока вы обе не зашли, можете остановиться и попробовать ногами? Ничего личного, но вам не кажется, что ноги чувствуют себя немножко кашеобразно?»
Объяснил, что мне страшновато заходить, потому что в предыдущий раз ноги у меня отчасти подкашились. Девочки сделали мне одолжение. Обе по очереди не спеша попробовали, что у них с ногами, и доложили, что все мировецки. Никакой каши.
В прошлом году из-за ковра в одном лондонском компьютерном магазине волосы у меня на ногах искрили. Но там другое дело. Получил удовольствие от каждой искорки.
Запал в супермаркете
Заходя в супермаркет, я чуть не помер от испуга. Прямо с порога услышал надсадное дыхание. Похоже на то, что слышишь из телевизора в два часа ночи, когда скрэмблера у тебя не водится, а звук все равно идет. Кто-то где-то в недрах супермаркета явно оттягивался на всю катушку. А затем хриплый женский голос произнес «бьен» совершенно серьезно — так, будто женщина собиралась немедленно возобновить восторженное сопение. «Батюшки, — подумал я. — Если маманя этой барышни заявится сюда купить упаковку рисовых хлопьев, барышню сейчас же отправят спать без всякого ужина». Кажется, звуки доносились из-за жестянок с кошачьим кормом. И из-за нарезного хлеба. И из-за рулонов мягчайшей туалетной бумаги. И только тут я понял, что в магазине фоном играет «Жё тэм». Джейн Биркин
[169] пыхтела и сопела словно в припадке хронической астмы. Пела всевозможное на французском — и явно не перечисляла товары по акции. Я ощутил некое нарастающее возбуждение, чего с мужчинами моего возраста обычно не происходит.
Подался вместе со своей тележкой к холодильнику с замороженными продуктами и открыл дверь. Облако сухого мороза обволокло меня и вернуло моему телу достоинство. Выхватил упаковку блинчиков с курицей карри и дал деру. Оказавшись дома и разобрав покупки, прилег.
Организм переживал глубокое потрясение. Такого посреди дня не ждешь. Через час я почувствовал себя в силах вернуться в мир. Спустился, позвонил в свой жилищный кооператив — проверить выплаты. Девушка-оператор попросила меня побыть на проводе пару секунд. А затем в трубке запульсировала музыкальная запись. От гипнотического ритма «Болеро» Равеля в мочках ушей у меня возникла электрическая щекотка. Джейн Биркин и ее бронхиального припадка в супермаркете было вполне достаточно. Но воспоминания о Бо Дерек с подачи строительного кооператива превысили пределы выносливости моего организма. Я мучительно отбивался от буйства сцен из фильма «Десятка»
[170], и тут в трубку вернулась девушка-оператор.
«Ради всего святого, — взмолился я. — Никогда не ставьте мне больше Равеля. „Зеленые рукава“, или „Английский сельский садик“
[171], или какой угодно гимн на ваш вкус, но не это!» После чего я вновь отправился наверх. С возрастом у всех нас бывает.
