— Логично, — согласилась Маргарита Владимировна и кивнула своему напарнику, большей частью молчащему майору Григорьеву, — продолжайте здесь, а я Сергиевича все же разговорить попробую.
Когда измученный Кирилл Алексеевич в сопровождении Григорьева вышел на крыльцо губернаторской резиденции, уже начинало темнеть, а из подступающего к дому соснового леса тянуло сыростью.
— Этого выпускаем, — Григорьев кивнул застывшим на крыльце автоматчикам, — а вы, Кольцов, завтра не опаздывайте. В тридцать первый кабинет, к Маргарите Владимировне.
— Я понял, в девять, я буду, — торопливо закивал Кирилл Алексеевич и вдруг, понизив голос до вороватого шепота, спросил: — А с Сергиевичем что будет?
— А что с ним будет? — усмехнулся майор. — Сотрудничать он пока желанием не горит. Так что у него сейчас одна дорога: небо, самолет, Лефортово. Глядишь, там у него мозги и прочистятся. — Лицо майора вновь приняло серьезное, даже немного сердитое выражение. — Сами, главное, не опаздывайте, у вас еще завтра с Сергиевичем очная ставка пройти должна до того, как он улетит.
— Я буду, обязательно. Всего вам наилучшего.
Кольцов вновь торопливо кивнул и сбежал вниз по ступенькам. За то время, пока продолжался допрос, все три машины, на которых привезли деньги, куда-то исчезли. Улетел и вертолет телевизионщиков, и у крыльца стояли лишь несколько автомобилей следственного комитета. Опьяненный вновь обретенной свободой, Кирилл Алексеевич бодрым шагом направился к выезду из резиденции. Подумаешь, семь километров до города, всего-то час с небольшим. Да у него еще вся жизнь впереди, часок можно прогуляться.
Возле шлагбаума дежурили еще два автоматчика в черном. Должно быть, их предупредили по рации, так как, заметив Кольцова, один из них небрежно махнул рукой, мол, проскакивай под шлагбаумом да топай отсюда.
Оказавшись за пределами губернаторских владений, Кирилл Алексеевич почувствовал себя еще бодрее. Набрав полные легкие воздуха, он негромко, чтобы не раздражать оставшихся за спиной автоматчиков, произнес:
— Эгей! — Затем пробежал несколько шагов вперед и крикнул еще громче: — Эгегей!
Пройдя еще метров пятьсот, Кольцов решил, что семь километров для него, пожалуй, многовато, и вызвал такси, договорившись встретить машину на повороте с трассы.
Глава 16,
в которой Лунин встречается вначале со своим братом, а потом знакомится с чужим
Утро нового дня встретило Лунина ярким солнечным светом, беззаботно струящимся сквозь окно, на котором он вечером забыл задернуть занавески. Илья взглянул на часы. До звонка будильника оставалось еще больше часа, но сна не было уже ни в одном глазу, а валяться просто так тоже не хотелось.
— Рокси, спишь еще? — Илья свесил босые ноги на пол.
Болонка выскочила откуда-то из коридора и, с разбегу заскочив на кровать, ткнулась мокрым носом Илье в шею.
— Повезло тебе, красотка, можем с утра погулять как следует, — обрадовал ее Лунин. Рокси одобрительно тявкнула и метнулась обратно в коридор. — Погоди, не так быстро, окликнул ее Илья, — у меня тут еще дела кое-какие есть.
Болонка тявкнула еще раз, теперь насмешливо, и улеглась возле лунинских туфель, в ожидании, когда хозяин сделает свои утренние дела, а заодно оденется.
Еще вчера Илья приметил на экране навигатора небольшой парк, куда он, выйдя из дома, и направился в сопровождении Рокси. До парка, который таковым можно было назвать лишь с весьма приличной натяжкой, они добрались быстро, надо было только пройтись до конца переулка, миновав три тихих, еще не проснувшихся дома. Скромные размеры парка компенсировались наличием фонтана, выполненного в форме вознесенного на постамент гигантского блюдца, из которого торчало нечто, напоминающее по форме не то ананас, не то странной формы вазу. Из вазы вверх била струя воды, затем, влекомая силой притяжения, вода падала в блюдце, из которого многочисленными ручейками стекала вниз, в чашу бассейна. В голове Лунина промелькнула мысль, что блюдце и ананас на самом деле были гигантским раскрывшимся цветком, например кувшинкой или лотосом, но вариант с натюрмортом показался ему более убедительным. Постамент сооружения был украшен торчащими из его стен четырьмя львиными головами, из распахнутых, клыкастых пастей которых тоже били прозрачные водяные струи.
Налюбовавшись фонтаном, Лунин и Рокси продолжили свое неторопливо движение по дорожкам парка. При этом болонка внимательно изучала окружающую ее незнакомую обстановку, Илья же погрузился в размышления, анализируя полученную за вчерашний вечер информацию.
Как оказалось, Мещерская, после окончания института оставшаяся работать в Среднегорске, каким-то, неизвестным тетке образом, познакомилась с Ромкой — сыном столь нелюбимого теткой соседа, Михаила Эдуардовича Головкова, возглавлявшего местный уголовный розыск. Пробитое на трассе между Среднегорском и Одинском колесо послужило причиной знакомства Дарьи с Анатолием, а уже это знакомство повлекло за собой охлаждение в ее отношениях с Головковым-младшим, а затем, спустя недолгое время, и окончательный разрыв этих отношений.
— Случайные встречи, случайные встречи, — напевно промурлыкал Лунин.
Илье подумалось, что это могло бы стать неплохим началом для стихотворного сочинения, написанием которых он увлекся в больничной палате в промежутках между уколами, приемами пищи и чтением детективных романов. Попробовав подобрать подходящую рифму, Илья отбросил несколько пришедших ему на ум вариантов, посчитав их банальными. Плечи, свечи, вечер, навстречу. Действительно, ерунда какая-то, нахмурился Лунин, пнул валявшийся посреди дороги ни в чем не повинный камень и зашагал дальше, решив сосредоточиться исключительно на событиях вчерашнего вечера.
Итак, что имеется? Отвергнутый любовник, причем непростой, с гонором, да к тому же сынок еще более непростого родителя. Такие всегда с трудом признают поражение, да и то только в том случае, когда не остается другого выхода, кроме как постучать рукой по ковру, давая знак, что сдаешься. То, что у Анатолия и Головкова-младшего отношения были хуже некуда, — это тоже понятно, хотя, после пары попыток, к тому же безуспешных, набить морду более удачливому сопернику можно уже было и успокоиться. Или нет? Илья задумался, как бы он поступил в такой ситуации. Скорее всего, он бы просто ничего не делал. Если уж так сложилось, что женщина выбрала не тебя, остается только самому выбрать другую женщину. Во всяком случае, именно это представлялось Лунину логичным. Или же можно остаться в гордом одиночестве. Кстати, интересно, разве в одиночестве есть место гордости? Одиночество — это, прежде всего, покой. Ну и еще, конечно, скука смертная, мысленно добавил Лунин. А вот гордость — она всегда в толпе. Ты в центре, и все взгляды обращены только на тебя, потому что ты лучший. Во всяком случае, все так думают, и от этого ты несказанно собой горд. Вот что такое гордость. Хотя, может, это гордыня? Лунин пнул еще один попавшийся на его пути камушек и чуть было не поскользнулся, на мгновение потеряв равновесие. Гордость, гордыня… Понавыдумывают же всего! Надо будет посмотреть, что о гордости писал этот чудак Монтень, в старину ведь любили порассуждать о подобных материях.
