«Сухое и мокрое», Кольцов с тоской проводил взглядом промелькнувшую за окном машины вывеску алкомаркета. Что толку? Любопытных с улицы, может, и не будет, а вот любознательных журналистов все равно хватит. Набегут, как шакалы. С диктофонами, с камерами. И все тогда узнают, что он, Кирюша Кольцов, заложил своего покровителя. А что из этого следует? Правильно, что с Кирюшей дел никаких иметь не стоит, и вообще лучше держаться от него подальше. Ненадежный он человек. Ненадежный!
— Почему ненадежный? — обернулся к Кольцову водитель. — Нормальный автомобиль, пятый год езжу и ничего, никаких проблем.
— Да? — Кирилл Алексеевич непонимающе окинул взглядом обшарпанный салон «соляриса». — Ну извините. Сейчас налево, во двор и к дальнему подъезду.
Расплатившись с таксистом, растерявший по пути остатки энергии Кольцов медленно, отдыхая через каждые несколько ступенек, поднялся на третий этаж и нашарил в кармане ключи от квартиры. Хорошо, что жена укатила с детьми за город, можно хотя бы нажраться по-человечески. Распахнув дверь, Кирилл Алексеевич несколько секунд постоял на пороге. Из глубины квартиры к нему медленно потянулась успокаивающая волна домашней тишины и уюта.
— Дома! Я дома, — всхлипнул Кольцов, ощутив вдруг себя арестантом, возвратившимся в родные края после многолетней каторги. — Господи, хорошо-то как!
Не разуваясь, он бросился на кухню, достал из одного из навесных шкафчиков почти полную бутылку виски, а из другого широкий и низкий стакан с толстыми стеклянными стенками. От души плеснув себе бурой жижи, Кольцов сделал большой глоток, на мгновение зажмурился, а затем залпом осушил стакан до дна.
— Хорошо, — еще раз, более твердым голосом повторил Кирилл Алексеевич.
А действительно, если полежать какое-то время, пусть даже совсем немного, мордой вниз на каменных ступенях, да так, чтобы автоматчики тыкали стволами тебе в спину, а потом, спустя несколько часов, оказаться дома да потягивать виски, вот тогда понимаешь значение слова «хорошо». Хотя зачем виски потягивать? Его пить надо! Кольцов вновь наполнил стакан. На этот раз он не торопился. Сделав небольшой глоток, он причмокнул от удовольствия губами и потянул на себя дверцу холодильника. Если уж получать от жизни удовольствия, то все разом. Что тут есть интересного? Свининка! Запеченная, с чесночком. Холодненькая, конечно, но это ничего. Запеченная свинина, она холодная даже вкуснее. Особенно под вискарик. Хотя, если честно, под вискарик любая еда вкуснее, чем всухомятку. Ну, господин Сергиевич, ваше здоровье! Как там это у вас, арестантов, говорится? Вечер в хату? Кольцов вновь причмокнул губами от удовольствия и опустошил второй стакан виски.
* * *
Выпустив в небо длинную струю серого дыма, Николай отшвырнул окурок в сторону и опустился на песок. За день дно карьера прогрелось, и сидеть на теплом песке было даже приятно.
— Странные вы, Маринка, люди. То порой готовы такое терпеть, что и придумать сложно, то из-за какой-то ерунды дуться начинаете, обиды строить. — Трошин взглянул на девушку и виновато вздохнул. — А чего обижаться? Оно в жизни вообще все непредсказуемо. Сегодня плохо, завтра еще хуже, послезавтра может вообще не быть. Так ведь? Вот ты позавчера о чем думала? Ты ведь про послезавтра и знать не знала. А оно вот, пришло.
Достав из кармана пачку «Мальборо», Трошин извлек из нее последнюю сигарету, после чего смял пачку и отбросил ее далеко в сторону.
— А с конструктивом, мне интересно, кто так напортачил? Не знаешь? Но ведь, правда, фигня полная получилась. Чуть что, сразу все ломается, а как чинить, вообще непонятно. — Николай щелкнул зажигалкой и вновь уже более внимательно взглянул на Маринку. — Вот с тобой что мне теперь делать?
Маринка молчала. Слезы, показавшиеся было в уголках ее глаз, уже давно исчезли, а несколько струек крови, текшей из разбитого рта и еще более разбитого носа, засохли и потемнели.
— А ничего тут уже не сделаешь, слышь, Маринка, изделие ремонту не подлежит. А кому оно, такое изделие, вообще нужно, которое с трехметровой высоты на песок падает и шею себе ломает? Ну, можно же было как-то голову в себя втянуть! Вон, черепаха, на что тупое животное, и то голову втягивать умеет. Что ж получается, ты у меня глупее черепахи была? Маринка? Маринка!
Наваждение прошло внезапно. Черное, окутавшее сознание полотно в одно мгновение рухнуло, открывая Трошину страшную картину произошедшего. Упав на четвереньки, он подполз к мертвой Маринке и, уткнувшись лицом ей в живот, зарыдал, громко, надрывно, как только может плакать мужчина, навсегда потерявший любимую женщину. Волна за волной пробегала по его телу судорога, а руки раз за разом бессмысленно пытались ухватиться за пробирающийся сквозь пальцы песок.
Исчерпав имевшийся в организме запас соленой влаги, Трошин затих. Некоторое время он еще прижимался к неподвижному Маринкиному телу, затем откинулся назад и повалился на спину. Так он лежал еще долго, раскинув руки в стороны и глядя на бегущие по небу редкие белесые облака, до тех пор, пока солнце кровавой каплей не сползло за линию горизонта, а спине не стало холодно от стремительно остывающего на дне котлована песка.
* * *
Автомобиль остановился прямо у ступеней главного входа в здание. Обе задние двери «мерседеса» распахнулись одновременно, а затем так же почти синхронно захлопнулись. Пассажиры лимузина медленно, словно нехотя, поднялись на крыльцо. Один из них неуверенно оглянулся и жадно вобрал в легкие утренний, еще прохладный воздух. — А ведь правда, дышать хочется перед смертью-то, — взглянул он на своего спутника.
— Я думаю, вам пока о смерти думать рановато, причем во всех смыслах этого слова, даже самых аллегорических. — Это мы сейчас, похоже, узнаем. — Мужчина еще раз глубоко вздохнул и потянул на себя тяжелую деревянную дверь.
На проходной, возле рамки металлодетектора, скучал полицейский сержант, еще один полицейский сидел в стеклянном кубе, украшенном трафаретной надписью «Бюро пропусков».
— Любезный, нам бы в тридцать первый кабинет, к Кравцовой. — Один из мужчин, уже немолодой, с густой серебристой шевелюрой, идеально контрастирующей со строгим черным костюмом, властно постучал по стеклянной перегородке.
— К кому? — Прапорщик бегло взглянул на посетителя. — В тридцать первом у нас Лунин сидит, а Кравцова, — он ткнул пальцем в список сотрудников, — я что-то такой не припоминаю. Новая, что ли? — Это из московской группы, вчера к вам прилетели, — нетерпеливо подсказал обладатель серебристой шевелюры, — нам бы пройти с Иван Юрьевичем, не торчать здесь на проходе.
— Подождите, — нахмурился прапорщик, глядя через плечо собеседника. — Это кто с вами? Это что, Сергиевич?
— Я рад, что вы нас узнали, — иронично усмехнулся мужчина, дав таким образом понять, что его собственную персону надо рассматривать в совокупности с фигурой губернатора. — Так что, мы пройдем?
— Секундочку, — засуетился охранник, — я звоночек сделаю.
Снисходительно вздохнув, седой повернулся к Сергиевичу, успокоительно кивнул. Из-за стекла отчетливо доносилась обрывистая речь прапорщика.
