— Светик, ты мозги-то из юбки достань, — посоветовал Хованский, — я тебя про сейчас спрашиваю. Вчера, позавчера, на днях, прилетал кто-то?
— Не было никого, — обиделась на начальника Светочка, — а если и был кто, то здесь не показывался, я бы знала. Да и вы, в конце концов, не последний человек в управлении. И вы бы знали.
— Понятно, — кивнул ничего не понимающий Хованский. Он уже собирался вернуться в свой кабинет, когда ведущая в коридор дверь распахнулась, и в приемной возникло смущенное лицо дежурившего на проходной прапорщика.
— Дмитрий Романович, тут странное дело. Вначале эти двое, ну, которые губернатор и с ним еще один, какую-то Кравцову искали, теперь вот новый гражданин явился, тоже к Кравцовой рвется. И самое главное, все говорят, что им в тридцать первый кабинет надо. А в тридцать первом у нас вроде как Лунин. Я ему говорю, нет у нас никакой Кравцовой, а он заладил свое, что, мол, из Москвы вчера прилетела. Говорит, целый подполковник. Я его сюда привел, в коридоре стоит. Мне что с ним делать? Гнать в шею?
— В шею успеем, — генерал нервно усмехнулся, — давай сюда этого пассажира.
Через секунду в приемной появился полный, краснолицый мужчина невысокого роста. Он испуганно взглянул на генеральские погоны Хованского и тут же, не дожидаясь вопроса, выпалил:
— Кольцов Кирилл Алексеевич, явился для дачи свидетельских показаний и проведения очной ставки с задержанным.
— Молодец, — глубокомысленно изрек Дмитрий Романович, внимательно рассматривая нового посетителя, — напомни, милок, у тебя с кем из задержанных очная ставка?
— Как с кем? — удивился вопросу Кольцов. — Естественно, с Сергиевичем. У меня и повестка имеется, — он протянул Хованскому небольшой бумажный квадратик, к подполковнику Кравцовой, на девять утра. Я только припозднился малость, — извиняющимся тоном добавил посетитель, — такси долго ждал. Час пик, сами понимаете.
— Ты понимаешь? — Хованский взглянул на слушавшую их разговор Светочку.
— Если вы про такси, то с утра, конечно, их вообще трудно дождаться, — неуверенно подтвердила Светочка.
— Вот и я ничего не понимаю, — согласился Дмитрий Романович и вновь взглянул на переминавшегося с ноги на ногу Кольцова. — Сейчас в мой кабинет проходим. Рот открываем, только когда я вопросы задавать буду. Понятно?
— Конечно. — Посетитель энергично закивал. — Вы спрашиваете, я отвечаю. А скажите, по вашему мнению, Сергиевичу, ему сколько дадут? Лет десять же по-любому должны дать, как вы считаете?
— Дать-то должны многим, не всем хватает, — философски заметил генерал и тут же злобно зашипел: — Я тебе что сказал? Я спрашиваю, ты отвечаешь. Еще раз перепутаешь, сам сядешь. За мной!
Как только дверь кабинета захлопнулась, рука Светочки тут же потянулась к лежащему на столе телефону. На несколько мгновений она задумалась, кому бы позвонить в первую очередь, затем пальцы ее забегали по экрану, находя нужный номер в списке контактов. Дверь кабинета вновь приоткрылась.
— Светик, — ласково позвал Дмитрий Романович.
От неожиданности секретарша уронила телефон, который, к счастью, упал ей на колени, и уставилась на непонятно зачем вернувшегося шефа.
— Если ты кому-то проболтаешься о том, что сейчас слышала, — Хованский нежно улыбнулся, — я тебе лично язык откушу.
— И как вы подумать могли такое, — Светочка обиженно шмыгнула носом, — столько лет уже вместе работаем.
— Ну да, — кивнул генерал, — знаем друг друга.
Дверь уже начала было закрываться, как Хованский вновь высунул голову в приемную.
— Светик! И сообщений никому не пиши никаких. Не надо.
— Хорошо, Дмитрий Романович, — послушно отозвалась Светочка.
Дверь в кабинет генерала наконец захлопнулась. Некоторое время Светочка сидела за столом, стискивая в руках смартфон и размышляя, как ей поделиться с кем-нибудь увиденным и услышанным только что в приемной, при этом не нарушив данных Хованскому обещаний. Так ничего и не решив, она бросила телефон на стол и, уткнувшись лицом в ладони, заплакала от обиды.
Войдя в генеральский кабинет, Кирилл Алексеевич тут же увидел сидящего за столом Сергиевича и замер у входа. Заметив появление делового партнера, губернатор недобро улыбнулся и поманил Кольцова пальцем к себе.
— Иди-ка сюда, родной.
— Не велено, — тонко взвизгнул Кирилл Алексеевич, стараясь вжаться в стену как можно сильнее.
— Чего тебе, Кирюша, не велено? — осведомился Иван Юрьевич, медленно поднимаясь со своего стула. — Подходить ко мне? Так я сейчас сам к тебе подойду.
— Сядьте, — неожиданно рявкнул на него Зарецкий.
Губернатор изумленно уставился на не позволявшего до этого подобных вольностей адвоката.
— Сядьте, не усугубляйте. — Олег Владиславович решительно махнул рукой на застывшего в нерешительности Сергиевича. — Не то место, Иван Юрьевич, и время тоже не то. Я думаю, со свидетелем мы еще сможем пообщаться в другой, более доброжелательной обстановке.
— Что тут у нас? — появился в кабинете Хованский. — Шумим? Так, Кольцов, сядьте-ка, пожалуй, рядом с господином Зарецким. Думается, вам чем дальше от Ивана Юрьевича, тем спокойнее. Я, с вашего позволения, тоже свое креслице займу.
После того как все расселись и в кабинете стало тихо, генерал-майор внимательно оглядел сидящих за столом людей и, чему-то мечтательно улыбнувшись, предложил:
— А теперь, господа, во всех подробностях рассказываем, что вас ко мне привело.
Глава 18,
в которой Лунину предлагают обнулиться
Почти всю вторую половину дня Лунин провел в архиве Одинского управления следственного комитета. От праздничного чаепития в кругу коллег Шестаковой он уклонился, объяснив это тем, что обилие незнакомых людей делает его чрезмерно стеснительным, да и он сам, возможно, будет смущать кого-нибудь своим неожиданным присутствием.
— Как же вы, такой скромный, вечером в ресторан придете? — полюбопытствовала Ирина, раскладывая на столе папки с делом пропавшей девушки.
— Вы же сейчас торт чаем запивать будете, — смущенно улыбнулся Илья, — а в ресторане ужин коньяком, я надеюсь. А с коньяком, не знаю почему, но мне после второй чашки всегда легче становится с людьми общий язык находить.
— Коньяк вообще-то из бокалов пьют.
— Это непринципиально, — заверил Лунин, — во что нальют, из того и пьют. На эффекте не сказывается, я проверял.
Дело было не очень большое. Допросы родителей, одноклассников исчезнувшей выпускницы, учителей и даже парочки репетиторов. Все они в один голос твердили одно и то же. Марина Княжевич была девушкой замечательной во всех отношениях. Хороша собой, умна, целеустремленна, в общем, присутствовал весь набор качеств, необходимых для того, чтобы добиться в жизни успеха. И вот на тебе. В один прекрасный день, а точнее, уже ближе к вечеру, она присылает родителям короткое сообщение: «Я решила начать новую жизнь. Как все устроится, напишу», после чего перестает отвечать на звонки, а спустя еще сутки ее номер становится и вовсе недоступным. В полиции на все требования встревоженных родителей незамедлительно начать поиски пропавшей неведомо куда дочери резонно отвечают, что девушка уже вполне себе совершеннолетняя, а значит, имела право уехать куда угодно, не ставя в известность родственников, а кроме того, надо не отвлекать людей от работы, а внимательно перечитать присланное дочуркой сообщение, в котором все вполне понятно разъяснено. Восемнадцать лет, это самый подходящий возраст, чтобы махнуть в Москву или, например, в Сочи. Август, сентябрь — это же на побережье самое лучшее время. Особенно сентябрь, когда разъезжаются крикливые детишки со своими еще более крикливыми мамашками.
