— Ты понимаешь, что разорил меня? — тоже вскочил на ноги Трошин.
— А ты понимаешь, что я сделал все, что мог, чтобы выбить тебе этот чертов съезд! — выкрикнул Миткевич. — Он ведь был, был в изначальном проекте. А потом что-то вдруг переменилось резко, я сам до сих толком не знаю. Скорее всего, бюджет попилили сильно, и поэтому проект перекраивать начали. Я, когда на совещании в Среднегорске впервые услышал, что съезда не будет, у меня волосы дыбом встали.
— И когда ты это услышал, хотелось бы знать, — прошипел Николай. — Меня можно было сразу предупредить. Я бы хоть часть кредита банку вернул.
— Давно я это услышал, — кивнул Дмитрий Евгеньевич, — давно. Но я же для тебя, дурака, старался. Думал, поговорю с людьми, решим вопрос. Ты же сам знаешь, как у нас. Вначале говорят нет, потом может быть, а потом берут и подписывают.
— Да уж, брать, это вы все умеете.
— Не хами мне, — ткнул его в грудь пальцем Миткевич. — Ты знаешь, сколько раз я к ним совался с этой твоей стройкой? Ты же взрослый человек, понимаешь, как все делается. Каждый день не будешь людей беспокоить. Задал вопрос, ждешь. Через месяц культурно напомнишь о себе. Если еще месяц прошел, а всё молчат, тогда вновь на прием идешь. Я на этого Кольцова, который строительство ведет, полгода так потратил. Ни да, ни нет толком не говорил, сплошные хороводы устраивал. В конце концов он мне выдал, что денег у них в обрез и сам он сделать уже ничего не сможет, разве что губернатор даст ему прямое указание.
— И что губернатор?
— А что губернатор? — передразнил Дмитрий Евгеньевич. — Ты что, думаешь, я к нему прихожу, когда захочу, спрашиваю, чего удумаю? Сергиевич — это акула. Большая, вечно голодная акула. К нему с такими вопросами можно подплывать лишь в том случае, если он только что кого-то сожрал и собой доволен, а заодно желательно, чтобы он и тобой был доволен. Тогда, может, и посодействует.
— Я так понимаю, он уже два с лишним года тобой не доволен.
— Я тебе еще раз говорю, не хами, — рявкнул Миткевич. — Говорил я с ним, тоже долго момент вылавливал. Он пообещал. Не сразу, но пообещал. При мне звонил Кольцову, дал ему поручение.
— Но ведь съезда нет! — не выдержал Трошин.
— Съезда нет, — устало согласился мэр, вновь садясь в кресло. — Два месяца назад Кольцов был в Одинске, мы с ним вместе объезжали стройку. Тогда он мне и сказал, что, во-первых, денег на дополнительный съезд не хватит, а во-вторых, этого съезда уже нет в утвержденном проекте, и поэтому его нельзя построить, даже если ты сам найдешь под него финансирование.
— Что ж ты молчал? — Николай задал вопрос тихо, сил кричать у него уже не было.
— А что, разве это что-то могло изменить? — пожал плечами Миткевич. — Стройку ты уже почти закончил, да и деньги у банка все выбрал. А так, хоть пожил еще пару месяцев спокойно. Неведение, Коля, это ведь счастье. Что там древние евреи писали? Во многих знаниях много печали. Как теперь тебя от твоих знаний, не распирает?
— Деньги надо вернуть, — еще тише произнес Трошин.
— Какие деньги? — Мэр непонимающе смотрел на собеседника. — Ты про банк, что ли? Конечно, надо. Не знаю только, как это у тебя получится. Знаешь, я что думаю? Тебе надо будет пройти процедуру банкротства. У меня есть паренек в администрации, юрист, он тебе с этим делом поможет. Ну а потом что-нибудь порешаем, найду тебе работенку какую-нибудь. Так сказать, по-родственному.
— Деньги надо вернуть, — глядя прямо в глаза Миткевичу, повторил Николай. — Ты сам предложил мне этот участок, ты пообещал, что поворот с трассы будет. Значит, и деньги ты мне вернуть должен. А я их отдам банку.
— Вон оно как, — Дмитрий Евгеньевич задумчиво теребил мочку уха, — денег тебе захотелось. А знаешь, я верну тебе деньги. Ты же мне платил, так сказать, за услугу. Сколько там было, миллион? Ну вот, будем считать, услуга не состоялась. Так что миллион я тебе верну. Ты поезжай сейчас домой, а Тонков тебе завезет через часик.
— Тридцать, — хрипло бросил в ответ Трошин.
— Что — тридцать? — Миткевич перестал тереть ухо и теперь сидел неподвижно, недовольно уставившись на Николая.
— Я должен банку тридцать миллионов. Ты поможешь закрыть мне эту сумму.
— Ты чего, Коля, сказок Пушкина начитался? Тоже мне раскатал невод. Кредит брать я тебя не заставлял. Сам влез в эту яму, вот теперь и думай, как из нее выбираться будешь. А меня крайним делать, так у тебя еще делалка не отросла. — Дмитрий Евгеньевич медленно встал и поправил и без того идеально затянутый узел галстука. — Все, разговор окончен. Будь дома, Тонков заедет. И больше меня с этой ерундой не беспокой, своих дел по горло.
— Дел много? — Николай почувствовал, как уже давно закипающая ярость неистово рвется из него наружу. — Так, может, тебе помочь с делами разобраться? Я могу. Вот так, например.
Махнув рукой, Трошин смел со стола пачку документов. Глядя, как листы бумаги разлетаются по полу, он почувствовал, что ему стало немного легче, и сделал еще взмах.
— Ты что творишь, паскудник? — возмутился, выскакивая из-за стола, Дмитрий Евгеньевич. — Совсем одурел?
Подскочив к Николаю, он ухватил его за грудки и попытался оттащить от стола.
— Неймется? — прорычал окончательно потерявший над собой контроль Трошин. Левой рукой он оттолкнул от себя мэра, а правой нанес ему сокрушительный удар кулаком в челюсть, от которого Миткевич покачнулся и, не удержав равновесие, рухнул на пол. — Ну вот, ты опять весь в делах, — зло рассмеялся Николай, глядя на лежащего среди разбросанных по полу документов мэра. — Сейчас я тебе еще печать поставлю.
Сделав шаг вперед, Трошин наклонился к перепуганному Миткевичу, намереваясь еще раз его ударить. И в этот момент сильные руки обхватили его сзади за горло.
— Тонков, ты, что ли? — прохрипел Николай, предпринимая отчаянные попытки освободиться.
Он несколько раз ударил напавшего на него человека локтем в живот, а затем с силой нанес удар затылком, почувствовав, что попал во что-то твердое, возможно в подставленный охранником лоб. Кислорода в легких с каждой секундой становилось все меньше, а попытки вырваться все слабее. Наконец руки Трошина безвольно обвисли, а в глазах его потемнело. Сквозь окружившую его тьму до него глухо донесся голос Миткевича:
— Держи эту тварь! Сейчас я ему на всю рожу печати наставлю.
* * *
Три недели спустя Трошин стоял на крыльце «Восточного», наблюдая за работой бульдозера. Стальной монстр превращал груду привезенной пятьюдесятью самосвалами земли в некое подобие детского горнолыжного спуска. Хотя неделю назад и похолодало так, что температура даже днем не поднималась выше нуля, для тяжелого экскаватора, работающего на ближайшем карьере, не составило большого труда заполнить грузовики смесью песка и камней, которая и использовалась при укладке основания объездной дороги. Работы на магистрали несколько дней как закончились, и теперь никто не мог помешать Трошину выстроить свой собственный съезд к уже готовому мотелю. Николай понимал, что рано или поздно его самодеятельность будет обнаружена и затем моментально уничтожена, но он надеялся, что, даже если это произойдет относительно рано, то уже в любом случае будет поздно, чтобы помешать его планам. Закончив свою работу, бульдозер съехал к основанию накатанной горки. Его ревущий мотор, судорожно дернувшись, наконец умолк.
