Так что судьбу Анатолия предсказать теперь совсем не сложно. Ну а то, что Головков-старший оказался ни при чем, это ведь его, Лунина, как представителя закона, должно радовать. Вот был бы казус, если вдруг выяснилось, что начальник районного уголовного розыска еще и убийца беззащитной девушки.
Спохватившись, Илья выключил плиту и шумовкой выложил в тарелку примерно половину из плававших в кастрюле разварившихся пельменей. Добавив к этому изобилию изрядное количество кетчупа, Лунин вновь уселся за стол. Ему показалось, что, отвлекшись на кипящую кастрюлю, он упустил из вида что-то важное, какую-то мысль, которая, несомненно, могла ему помочь. Вот только теперь он не знал, что это была за мысль и, уж тем более, какая от нее могла быть помощь. О чем он там думал? «Нет попутного ветра…» Нет, об этом думал Монтень. Тогда о чем, о формальности отечественного правосудия? О судьбе брата? О непричастности Головкова? Нет, мысль звучала иначе. Он подумал, что Головков-старший ни при чем. Именно старший. Но если в ночь убийства эта калитка скрипела так же отчаянно, как и сегодня, значит, кто-то ею воспользовался. Но кто это мог быть, если подполковника не было дома? Ответ напрашивается сам собой. Головков был дома в тот вечер и открывал эту чертову калитку. Только это был не Головков-старший. Это был его сын.
Глава 23,
в которой Лунин расстраивает сразу двух женщин
На следующее утро Лунин заявился в кабинет Шестаковой, держа в руках белый шуршащий пакет с логотипом местного супермаркета.
— Я тортик купил, — Илья водрузил пакет прямо на письменный стол, — йогуртовый. Говорят, очень вкусный.
— Это что же, у нас с вами прощальное чаепитие будет? — Встав из-за стола, Ирина переставила торт на подоконник и щелкнула кнопкой чайника.
— Почему прощальное? — растерялся Илья.
— Вы не собираетесь уезжать? — Шестакова удивленно оглянулась на него и вновь склонилась над тортом. В ее руках мелькнули ножницы, и она перерезала туго затянутую бечеву. — Вы же понимаете, что с делом вашего брата ясность полная. Какой смысл вам оставаться? Внушать бессмысленную надежду его матери?
Видя, что Лунин не собирается отвечать, Ирина продолжила:
— Отягчающих признаков в деле, слава богу, не усматривается, так что это в чистом виде первая часть сто пятой. Практику, думаю, вы не хуже меня знаете. Суд даст ему десять, через семь лет он сможет выйти досрочно. Сколько ему сейчас? Тридцать восемь, если не ошибаюсь.
— Тридцать восемь, — еле слышно отозвался Илья.
— Ну вот, в сорок пять он уже сможет освободиться. Вам от торта кусочек побольше отрезать?
— Можно и побольше. — Илья опустился на стул и, подперев голову рукой, наблюдал за тем, как Шестакова, быстро отрезав от торта два одинаковых, как ему показалось, слишком маленьких треугольника, положила их на блюдца и принесла на письменный стол.
— Сейчас я чай налью, — Ирина вновь вернулась к подоконнику, — не грустите, Илья, у вас совсем вид убитый. Не всегда получается так, как нам хочется.
— Я это заметил, — Лунин чайной ложечкой отломил кусочек торта, — еще лет сорок назад. Так что уже привык.
Торт на самом деле оказался очень вкусным, и Илья усиленно заработал ложкой.
— Но уезжать я пока не собираюсь, — сосредоточив свое внимание на стоящем перед ним блюдце, Илья не смотрел на Шестакову, — сначала надо здесь закончить со всеми делами.
— И какие же у вас здесь еще дела? — осторожно полюбопытствовала Ирина.
— Все те же, — оторвался от торта Лунин. — Во-первых, хотя это и второе по значимости для меня дело, убийство Княжевич. Я обещал вам с ним помочь и пока от обещания своего не отказываюсь.
— Пока?
— Если я пойму, что ничем не могу быть полезен, то непременно сообщу вам об этом. Но сейчас я еще опросил не всех свидетелей.
— Вы опрашиваете свидетелей по этому делу? — От изумления Ирина положила ложку на стол.
— Обычно этот метод практикуется при расследовании уголовных дел. — Уже расправившийся со своим куском Лунин печально рассматривал пустое блюдце. — А можно мне еще тортика?
— Вы понимаете, какой скандал будет, если наш прокурор об этом узнает? — возмущенно воскликнула Шестакова. — Я думала, вы ознакомитесь с делом и выскажете мне какие-то соображения. А вместо этого вы самостоятельно ведете следственные действия, не имея на это никаких полномочий.
— Я сам отрежу.
Вздохнув, Илья подошел к подоконнику и взял в руки нож.
— Высказывать соображения можно на основании чего-то, но этого чего-то я в деле не увидел. Точнее, я там ничего не увидел.
— Вот уж спасибо, — возмутилась Ирина.
— Я не говорю, что в деле ничего нет, — Лунин помахал перед собой ножом, — другое дело, что там нет того, на что я рассчитывал. Насчет прокурора вы не беспокойтесь. Если я узнаю что-то интересное, то сразу же сообщу вам, и вы продолжите дело, так сказать, официальным порядком. Мое участие обозначено никак не будет. Потерпите еще пару дней, я думаю, за это время успею опросить всех, кого планировал.
— Ну хорошо, — с явной неохотой согласилась Шестакова. — А что у вас значится вторым номером программы?
— Вторым, как вы говорите, номером, — улыбнулся Илья, возвращаясь к столу с вновь наполненным блюдцем, — у нас идет расследование убийства Дарьи Мещерской.
— Знаете, Илья, что я сейчас сделаю? — процедила Ирина. — Сейчас я доем этот ваш очень вкусный торт, допью чай и пойду в кабинет Летягина.
— Точно, надо было его на торт пригласить, — спохватился Лунин, — но вы можете с собой взять, я думаю. Только отрежьте кусок покрупнее, вы очень мелкие режете.
— Я попрошу Летягина, — проигнорировала его слова Шестакова, — чтобы он связался с вашим руководством и попросил забрать вас из этого города в целом и из моего кабинета в частности.
— Почему? — на мгновение перестал жевать Лунин.
— Вы спрашиваете, почему. Да потому, что это уже безумие какое-то. У вас мания, Лунин. Понимаете меня? Мания! Что вы собрались расследовать в деле Мещерской? Ее убили. Ее убил ваш брат, Анатолий Лунин. Мне, кстати, интересно, как так вышло, что у вас с ним одинаковая фамилия? Может, расскажете?
— Это долгая история, — Илья покачал головой, давая понять, что не намерен вдаваться в нюансы антропонимики, — точнее, две долгие истории. А касательно того, что с делом Мещерской все ясно, я бы на вашем месте не был так категоричен.
— Вы уж лучше на своем месте оставайтесь, — фыркнула Шестакова, — так всем спокойнее будет.
— А я и на своем месте не так категоричен, как вы. — Илья отправил в рот последний кусок бисквита и, шумно выдохнув, откинулся на спинку стула. — Просто мне кажется, что в деле есть неясности, которые требуется устранить. Я предлагаю сделать это нам вместе. Но, если хотите, вы и сами вполне можете со всем разобраться, а я тем временем займусь делом Княжевич.
